Альсан Каримова - Моя 9-я жизнь

Не смотреть на Влада я просто не могла, хоть и понимала, что, так откровенно пялясь, могу привлечь его внимание гораздо быстрее должного. Какая глупость: оказывается, я скучала по нему! Все эти дни. Безумно скучала! И лишь сейчас, лишь снова его увидев, поняла, сколь сильна была эта тоска… Ужасно глупо! А ещё более глупым казалось происходящее во мне теперь: в груди трепетала и кувыркалась безмозглая, алогичная, эйфорическая радость, радость оттого, что Влад так близко, совсем рядом, стоит лишь окликнуть, зато у горла распиналась болючая, солёная обида ― осознание, что мои чувства безответны.

Да, обзор был прекрасным. Правда, и меня саму от посторонних глаз ничегошеньки не скрывало. И, реши один из тех двоих, за которыми я вела пристальное наблюдение, обернуться, то единственным способом спрятаться для меня было бы рухнуть под стол… Благо, те двое были увлечены разговором, судя по выражению их лиц и по их жестам ― разговором далеко не простым, что дарило мне шанс некоторое время побыть незамеченной. В зале довольно громко играла музыка, и, хоть мелодия и была спокойной, без диссонанса и без басов, но всё же расслышать, о чём именно говорили Влад с профессором, не представлялось возможным.

Что-то брякнуло над самым моим ухом ― на столик опустилась кофейная чашка.

― Спасибо! ― кивнула я официанту.

― Желаете чего-нибудь ещё?

― Нет, благодарю, я подожду подругу.

― Могу предложить пару вариантов лёгкой, не отбивающей аппетит закуски, способной скрасить любое, даже сильно затянувшееся ожидание! ― бодро отрапортовал официант, уже разворачивая передо мной меню.

― Благодарю, не нужно! ― отрезала я.

Я мечтала, чтобы он поскорее удалился и не привлекал своим присутствием ко мне лишнего внимания, но парень, видимо, решил не сдаваться без боя и принялся перечислять сорта имевшихся в ассортименте ресторана вин, подчёркивая неповторимое качество каждого из них.

― Я не хочу вина! ― довольно резко оборвала я его вдохновенную речь.

Официант проследил за моим взглядом, устремлённым всё на тех же беседующих у окна, и, кажется, сделал какие-то свои, не совсем приятные для меня выводы, но наконец-то отошёл к барной стойке.

И тут двери ресторана впустили внутрь компанию не первой свежести девиц, обряженных в расшитые пайетками мини-платья. По видимому, у этих девушек за тридцать была тематическая вечеринка. Не приведи, Господь, когда-нибудь так же промахнуться с выбором одежды, как эти дамочки! Фигуры уже чуть оплывшие, не ведавшие физических нагрузок, наверное, со школьных времён, и очень далёкие от совершенства, но, несмотря на это, втиснутые в блестящие ультракороткие чехлы на бретелях, перетягивавшие их самым невыгодным образом. Нелестная ассоциация напрашивалась сама собой ― сардельки в праздничной упаковке!

Увы, нелепые наряды привлекли не только моё внимание ― Шиманский тоже оглянулся на блестящую компанию, окинул её критически-осуждающим взором, и побледнел, разглядев сквозь мельтешение пайеток меня. Я вжалась в стул, готовая принимать гневную атаку, но крёстный не сдвинулся с места, не подлетел ко мне, как я того ожидала, и не выкинул вон за шкирку, а лишь сделал пару беззвучных движений губами, точно рыба, выброшенная на сушу. Влад же продолжал сидеть неподвижно, не оборачиваясь и не проявляя практически никаких эмоций. Он что-то тихо сказал профессору, и последний побледнел ещё больше.

И дальше мне уже было трудно воспринимать действительность здраво, так как сердце вновь сбилось с ритма и принялось рваться прочь из тела ― Влад встал со своего места и направился ко мне! Через пару мгновений он уже стоял рядом:

― Здравствуй, Мила! Позволишь присесть?

Я завороженно кивнула. К нам тут же подбежал официант:

― Изволите сделать заказ?

― Оставьте, пожалуйста, нам меню и дайте пару минут на размышления, ― небрежно промолвил колдовской баритон.

― Конечно! ― щебетнул официант, повинуясь.

― Так ты, значит, записалась в шпионки? ― произнёс Влад уже по-русски, и до меня наконец дошло, что секундой ранее он говорил на литовском, причём ― безо всякого акцента. В короткий срок так не выучиться… А ведь он утверждал, что в Литву перебрался недавно…

― Прости… ― выдохнула я. ― Но… мне просто хотелось кое-что выяснить.

― И что именно?

― Что между нами пошло не так? То есть… почему ты вот так исчез, без объяснений?… ― дальше говорить стало невмоготу ― я поняла, что веду себя, как полная дура!

― Красивая песня, правда? ― спросил он, будто и не слышал моих слов.

― Что?

― Песня, что сейчас звучит, мне нравится.

― Ах, да… ― по залу ресторана и впрямь плыла очень красивая мелодия.

― Ты отлично выглядишь!

― Спасибо! ― я смотрела в его глаза, силясь уловить хоть что-то, хоть какие-нибудь эмоции, но видела лишь глубокую, безмятежную словно южное море гладь.

― Выпьешь вина? ― спросил он после некоторой паузы. ― Оно здесь неплохое.

― Нет, спасибо!

― Может, закажем что-нибудь поесть?

― Я не голодна.

― Тогда уйдём отсюда?

― Хорошо.

Я полезла в сумку за деньгами, но Влад опередил меня, положив на стол довольно крупную купюру. Мои попытки возразить были на корню пресечены одним лишь красноречивым, безапелляционным жестом его изящной руки.

Я посмотрела на Шиманского. Он всё так же сидел за столиком у окна, бледный и понурый, в глазах его читалась глубочайшая тоска. Крёстный едва заметно покачал головой, видимо, в знак неодобрения моих действий. Да я, если быть откровенной, и сама себя не одобряла, но пугаться и идти на попятную сейчас, когда Влад снова был рядом, когда он звал за собой, когда, спустя дни томительной разлуки, снова можно было коснуться его, ― нет, не пойти сейчас за ним было просто немыслимым! Я поднялась со своего места, мы вышли в прихожую, и тут профессор будто очнулся ― он вылетел следом, повис на рукаве Влада и затараторил на чистейшем польском. Этого языка, к сожалению, я не знала, но суть диалога уловила благодаря схожим с русскими словам: Шиманский умолял Влада подождать ещё немного, а тот, на том же польском, успокаивал, правда, весьма холодно, обещая, что всего-то-навсего собирается рассказать мне правду, и что решения я буду принимать сама и только сама ― он в том клянётся! Во мне ту же закипело нетерпение вперемешку с любопытством ― правду! Мне наконец-то откроют столь загадочную, столь желанную правду! Более того ― мне ещё предстоит что-то решать! Как же интересно и волнительно! Пётр Павлович, похоже, не слушал, что ему говорили, он продолжал повторять одну и ту же фразу, с каждым разом звучавшую всё жалостливей, и не отцеплялся от Владова рукава. Шиманский напоминал малого ребёнка, силком приведённого в детский садик и не желающего расставаться со своим родителем. В итоге Влад довольно резко стряхнул его со своего локтя и велел не поднимать паники по чём зря. Мне было безумно неловко видеть крёстного таким ― утратившим весь профессорский лоск, встревоженным, потерянным и жалким; хотелось как-то исправить ситуацию, вступиться за него, но любопытство оказалось сильнее сердобольных порывов, и я просто молча направилась к выходу, сделав Владу знак поскорее следовать за мной.