Альсан Каримова - Моя 9-я жизнь

Потом, когда я понял, что не всё потеряно, что скорбь преждевременна… Я не опишу тебе этого счастья, но я навсегда сохраню его, буду вечно носить с собою, в себе, как оправдание себе самому.

Анджей (он же Влад) вломился в моё блаженное ожидание, как обычно, всё разрушив. Молча подошёл к ней, и, представляешь ― даже не понял, что она жива! Да, тогда Миланта ещё не дышала, и не было ещё пульса, но как мог он, скажи на милость, не различить той жизни, что тлела, собираясь с силами, дабы снова разгореться? Нет, он решил (представь себе!) хоронить её заживо! Пробуравил меня почерневшим взглядом (я бы не выдержал его, чувствуй я вину!), даже не заметил радости в моих глазах, взял Миланту на руки и направился вон. Я, само собой, запротестовал: пускай девочка сначала очнётся, придёт в себя, тогда и уноси её, куда тебе взбрендит! Он не сразу понял меня, а когда понял ― долго не мог поверить, всматривался, вслушивался, наконец заметил… Он был смешон и жалок в своём упадническом неверии! Он оскорбил ту счастливую тишину, ожидавшую её первого вздоха.

И он счёл себя вправе прогнать меня, отлучить от неё, от моей надежды. Заявил, что дарует (нет, ты слышишь ― «ДАРУЕТ!») мне жизнь, но приказал не приближаться к Миланте ни на шаг.

И этот двухметровый остолоп со сверхспособностями ещё полагает, что достоин её! К сожалению, мало надежды, что из нас двоих она выберет меня, а не его, но я искренне уповаю но то, что, быть может, однажды она всё же вспомнит и обо мне и просто захочет повидаться. Я же (повторюсь) отныне вижу много больше смысла в своём существовании. Благодаря нашей с нею победе.

Искренне твой, сводный дядя-полукровка Матеуш.»

Пётр Шиманский, едва вникший в суть странного послания, пихнул письмо в карман, пулей вылетел из кабинета, кинул домработнице, что должен срочно уехать, и как был ― в заляпанной футболке, в спортивных брюках и домашних чешках, ― выбежал вон из дому.

Через пару минут серебристый Мерседес уже на всех парах мчался в сторону Латвии.