Альсан Каримова - Моя 9-я жизнь

Подопытного себе отец нашёл быстро ― накануне при пожаре погибла молодая семейная пара, и их чудом спасённый сын сам пришёл просить приюта.

Шиманский замолчал, о чём-то размышляя.

― И что стало с мальчиком? ― не выдержала я.

― Да вот, ― хмыкнул профессор, ― думаю, как бы дотянуть интригу до финала?

― Какую, к чёрту, интригу?! У меня и так голова кипит, словно чайник, скоро засвищу! Будьте человеком ― рассказывайте!

― Рассказываю: через пару месяцев сиротка слёг, как было объявлено ― от лихорадки. Целые сутки он метался в агонии, а потом, как раз после визита священника, очень быстро выздоровел. И вскоре господин доктор объявил, что хочет усыновить Анджея (так звали спасённого мальчугана). Никто и возражать не стал. Все сочувствовали горю Шиманских: их больной сынишка того гляди испустит дух, а Анджей как раз сможет стать доктору утешением ― ему тоже почти девять, он смышлёный и необычайно красивый ребёнок ― дитя, достойное докторской семьи.

Нет, это невыносимо! Меня даже мои студенты не слушают так внимательно! Спроси что-нибудь, а то я и впрямь будто лекцию читаю!

― Не кокетничайте, Пётр Павлович! Я видела, как вас слушают студенты ― раскрыв рот и не дыша. Но раз вам так хочется…

Вопросов у меня скопилось масса, но на тот момент, почему-то, я захотела уточнить один не столь уж важный факт: раз в двадцатых годах прошлого века Павлу Шиманскому было тридцать пять, то сколько же ему было в пору рождения Петра Шиманского? Семьдесят, что ли? Я призадумалась на мгновение, соображая, как бы спросить об этом покорректнее, но, так ничего и не придумав, сказала:

― А что случилось с вашим старшим братом? Он умер?

― Нет! Не умер.

― Его исцелил тот волшебный вирус-ген?

― Тоже нет. Отпрыск Шиманских слабел с каждым днём, и мутация лишь ускорила бы его гибель ― это слишком серьёзное испытание для организма. Павел был вынужден смириться с неминуемостью своей утраты.

― Но мальчик не умер?

― Родители думали: раз я не разговариваю, то ничего и не понимаю… Оплакивали вслух и при мне планировали мои же похороны, а добрая бабушка даже молилась, чтобы Господь «поскорее прекратил страдания невинного». И вот на край моей постели присел Анджей, взял меня за руку и шепнул, что скоро я поправлюсь и мы сможем играть вместе.

Так и случилось. Анджей не отходил от меня ни на шаг, и через пару дней я произнёс своё первое слово, через неделю мог самостоятельно есть, а ещё через неделю ― учился ходить.

Профессор умолк, внимательно наблюдая за моей реакцией.

― Так… тот больной ребёнок ― вы???…

― Мне восемьдесят четыре, Мила. Как, по-твоему, я неплохо сохранился, а?

― Я вам не верю! Вы меня разыгрываете?

― Я говорю тебе правду. Ту самую, которую Влад велел поведать. Всё ещё не веришь?

Я покачала головой.

― Ну что же, не верь, а я пока продолжу. Как ты уже поняла, тот самый больной мальчик, то есть я, крепчал с каждым днём, и вскоре от недуга и следа не осталось. О том, что причина чудесного выздоровления ― Анджей, мой отец очень скоро догадался. «Я создал бога!» ― такую запись сделал Павел Шиманский в своём дневнике.

Умение исцелять было далеко не единственной особенностью Анджея. Выяснилось, что он обладает даром гипноза, настолько сильным, что может подчинять себе людей одним лишь взглядом. Помимо этого, он стал невероятно ловким и быстрым, а его умственные способности превышали все планки гениальности.

Для отца Анджей был божеством, сверхчеловеком. Для меня же ― обожаемым братом, вернувшим меня к жизни, спасшим от немощности, всегда находившим время, чтобы поиграть со мной, почитать книжку перед сном или рассказать сказку, придуманную специально для меня. Теперь уже я, в свою очередь, не отходил от него ни на шаг. Мы даже ночевали в одной комнате. Помнится, в первый год Анджей часто плакал во сне. Наверное, он скучал по родителям, а может, ему было тяжело свыкнуться с новой жизнью, ― не знаю. Тогда-то я был не в курсе всех этих генетических экспериментов.

Время шло, мы взрослели. Конечно, в умственном плане Анджей обгонял меня лет на двадцать, но внешне мы оставались ровесниками. Вместе окончили школу, вместе поступили в медицинский институт. «Братья не разлей вода» ― так нас прозвали. Все эти годы для меня были одним безразмерным счастьем, каждый день, каждый час… И вот, счастье дало трещину: как-то под Рождество Анджей объявил, что нам обоим стоит покинуть родительский дом. Я потребовал объяснений, и лишь тогда и узнал всю правду об отцовской деятельности.

Оказалось, Анджей принимал активное участие в исследованиях отца. Вместе они много трудились, провели более сотни различных опытов, но ситуация оставалась той же ― лишь некоторые из подопытных животных выживали, остальные дохли, и причина такой вот статистики по-прежнему была неизвестна. Но отец решил, что на людей правило не распространяется ― человеческий организм, якобы, сильнее, нервная система совершеннее, а потому не следует бояться. По его плану, следующим счастливцем, достойным «волшебного превращения», должен был стать Матеуш (тут отдельная история, не буду тратить на неё время), а следом ― я; да и сам великий доктор собирался попытать своё счастье. А потом, если всё пройдёт гладко, ― и остальных своих родственников он намеревался зачислить в ряды бессмертных. Анджей этой уверенности не разделял. «С Матеушем поступай, как знаешь, а Петра я тебе не отдам!» ― такие слова бросил он отцу на прощанье.

Анджей повёз меня во Францию ― в Париже поселился наш хороший товарищ, уже давно зазывавший погостить. Стены родительского дома я покидал без особых сожалений. Центром моей вселенной был Анджей. Извечно занятого своей работой отца я практически не видел. Мама, вдохновенная моим выздоровлением, ударилась в религию, дни напролёт проводила в молитвах, и наставительные проповеди ― всё, что от неё могли услышать домочадцы. А потому, когда мы с любимым братом спешили на ночной поезд, на сердце у меня было несказанно радостно.

Шиманский и снова умолк, задумчиво разглядывая носки собственных ботинок.

― А что было дальше, Пётр Павлович? ― опять не выдержала я.

― Анджей снова спас меня, увезя с собою. Увы, спас меня одного ― весть о смерти отца настигла нас через две недели после отъезда.

― Неужели ваш отец решился…

― Да. Он хотел доказать свою правоту, но, к несчастью, правым оказался Анджей. Матеуш выжил, а отец ― нет.

Все решили, что доктор наложил на себя руки, отравившись каким-то ядом. Моя набожная мать, желая отмолить мужнин грех, постриглась в монахини. Больше я её не видел.

Анджей с тех пор сильно изменился. Чувство вины не давало ему покоя: можно ведь было просто-напросто нарушить обещание… Но, как выяснилось, он верен своему слову до конца.