Вацлав Серошевский - Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ

– Вотъ какъ сдѣлаемъ: пусть Теченіе съ Анкой отправляются рѣчку городить, а мы съ Грегоре́емъ нарѣжемъ, наготовимъ тальнику и станемъ плести „морды“… „Мордъ“ у насъ нѣтъ, а безъ нихъ не зачѣмъ городьбу городить…

– Правда, а только мы морды думали вечерами доспѣть. Что за работа для двоихъ мужчинъ двѣ морды сплести?!

Грегоре́й тоже вдругъ заупрямился.

– Пойду да пойду! – повторялъ онъ упрямо. – Колья вамъ таскать стану… Лишь бы могъ я на мостикѣ удержаться… все стану дѣлать…

Мергень не сказала больше ни слова, только ложку сердито бросила на столъ и отошла въ свой уголъ. Она, разумѣется, не пошла съ ними, и никто не смѣлъ объ этомъ ей напомнить.

– А что? Побоялся!.. – шепнулъ Анкѣ съ улыбкой Теченіе и кивнулъ головою въ сторону Грегоре́я, который съ топоромъ на плечѣ шелъ впереди ихъ. – Побоялся!.. Говорю тебѣ… Онъ знаетъ, что я лютъ до бабъ, лютѣе татарина… Право!

– Разсказывай!.. – смѣялась Анка, довольная и необычно веселая.

Они миновали уже ближайшій къ юртѣ „кочкарникъ“ и вошли въ тальниковыя рощи, безлистныя, но уже покрытыя кистями серебристыхъ сережекъ. Бытерхай шла въ концѣ кортежа и все время пѣла, какъ птичка; она не пропустила ни одной лужи, чтобы не взглянуть въ нее на себя, не полюбоваться платкомъ, который набросила ей Анка на плечи отъ комаровъ, вмѣсто рубашки. Утки, которыя уже разбились на пары и разсѣялись по кустамъ и камышнику вить гнѣзда, то и дѣло вспорхивали у нихъ изъ-подъ ногъ: бѣлыя, чуть пестрѣющія съ веснѣ куропатки съ карканьемъ взлетали на вершины лиственницъ. Теплый вѣтерокъ дулъ имъ въ лицо, гналъ по небу бѣлыя тучи, качалъ деревья и сгонялъ прочь преслѣдующихъ ихъ комаровъ… Рыжія прошлогоднія травы тоскливо шумѣли, точно жаловались, что приходится имъ умирать именно теперь, когда все кругомъ вновь зеленѣетъ. Нѣжная, блѣдная зелень, точно золотистый туманъ окутывала освѣщенные солнцемъ лѣса, ложилась тонкой пеленой на грязно-желтые луга, отражалась въ чистой, стремительной рѣчушкѣ вмѣстѣ съ коричневыми пнями и сизыми вѣтвями нависшихъ надъ ней деревьевъ, вмѣстѣ съ голубымъ небомъ надъ ними. Глубокія струи воды съ мѣрнымъ рокотомъ неслись изъ озера въ озеро.

Рыбаки остановились на берегу въ томъ мѣстѣ, гдѣ большой черный столбъ торчалъ изъ воды; теченіе колебало имъ, и темное его отраженіе странно дрожало и мерцало на водѣ, точно стремилось оторваться и уплыть съ бѣгущими мимо волнами. Стаи молодыхъ рыбокъ съ видимымъ интересомъ кружились недалеко отъ этого страшнаго пугала и бросались бѣжать, лишь только въ его поведеніи происходила малѣйшая перемѣна.

– Здѣсь перегородимъ, здѣсь самое узкое и самое неглубокое мѣсто!..

Бытерхай развела огонь. Взрослые принялись вырубать бревна и стаскивать ихъ къ берегу. Затѣмъ они построили маленькій плотъ и при его помощи вбили первый столбъ. На немъ они укрѣпили въ видѣ мостика два древесныхъ пня, вбили слѣдующій столбъ, устроили мостикъ дальше и такъ, шагъ за шагомъ, подвигались постепенно къ серединѣ потока. Анка съ ужасомъ глядѣла, какъ дрожатъ подъ ихъ тяжестью неокрѣпшіе еще лѣса, какъ быстрина напираетъ на столбы, вырываетъ у людей изъ рукъ погруженные въ нее бревна, поворачиваетъ ихъ поперегъ и угрожаетъ ежеминутно опрокинуть въ воду и работающихъ, и ихъ работу.

– Господи!.. Берегитесь, не упадите… – шептала въ ужасѣ Анка.

– Не болтай!.. Только пугаешь… Мы и такъ едва стоимъ… – шутилъ Теченіе, вгоняя изо всей силы новый столбъ въ дно. Грегоре́й держалъ балку, Теченіе колотилъ ее толстымъ полѣномъ, а вода внизу съ шипѣніемъ завивала пѣнистыя змѣйки кругомъ новаго врага ея быстрины. Къ вечеру рыбаки едва добрались съ работою до половины русла и вернулись домой усталые и голодные. Уже издали они замѣтили отсутствіе огня на каминѣ, дымъ не струился изъ трубы въ достаточномъ обиліи, и въ окнахъ не было видно свѣта.

– Не сварила, должно, быть ужина, проклятая баба!.. – бѣсился Теченіе.

Въ темной юртѣ царила глубокая тишина. Кутуяхсытъ проснулась только тогда, когда они растопили огонь.

– Съ голоду я, уснула… – объяснила имъ старуха, – Мергень все унесла. Взяла лучшій котелъ, топоръ, ножъ, вещи собрала въ узелъ и пошла… Спрашиваю ее: куда? Молчитъ, точно не человѣкъ говоритъ къ ней… Лучшій котелъ, топоръ, ножъ, вещи собрала въ узелъ и всю пищу… Говорю ей, молчитъ; точно не человѣкъ… – повторяла обиженно старуха.

– Ножъ, топоръ, самый лучшій котелъ… – бормоталъ изумленно Теченіе. Онъ бѣгло осматривалъ оставшіяся хозяйскія принадлежности.

– Охъ-сіэ! Да вѣдь она взяла и мою сѣть, лучшую сѣть… Пожалуй, что и лодку увела… – добавилъ онъ испуганно и выскочилъ вонъ изъ юрты; другіе послѣдовали за нимъ.

– Ну и дьяволъ!.. Пусть ее не минуетъ гибель!.. Язви ее проказа въ самое сердце. Взяла все!

– Оставила насъ, все равно, безъ рукъ… Завтра въ ротъ положить нечего будетъ… Сѣти-то на озерѣ, а она лодку. Побей ее громъ!.. – горячился рыбакъ.

Онъ сейчасъ же хотѣлъ строить плотъ и отправляться за сѣтями, но Грегоре́й остановилъ его.

– Навѣрно взяла ихъ… Только попусту ночь промаешься… Язва она, извѣстно!.. Ну ее къ чорту!..

– Можетъ, и лучше, что, ушла… Спокойнѣе будетъ… Если намъ вернутъ скотъ, все выйдетъ хорошо… Богъ милостивъ, не дастъ погибнуть намъ неповинно, – утѣшала ихъ Анка.

– Какъ же? Вернутъ тебѣ!.. Развѣ сама пойдешь за нимъ… Кто тамъ торопится?!. Да и что подѣлаемъ мы безъ лодки, безъ сѣтей? – не унимался Теченіе.

– Все таки лучше будетъ, спокойнѣе… Завтра, Богъ дастъ, городьбу кончимъ, добывать станемъ, – повторяла Анка.

– Скоро комаръ пойдетъ, а у насъ нѣтъ ни крошки запасовъ! – замѣтилъ мрачно Грегоре́й.

– …Взяла лучшій котелъ, ножъ, топоръ, вещи собрала въ узелъ… Говорю ей: куда? – разсказывала въ десятый разъ Кутуяхсытъ.

Бытерхай шныряла по угламъ, разыскивая, не оставила ли тамъ невзначай Мергень отнятой у нея рубашки.

Ночью, если на небѣ нѣтъ облаковъ, обильныя испаренія здѣшнихъ озеръ отъ соприкосновенія съ остатками льда сгущаются въ сѣдую мглу. Она покрываетъ окрестности сплошнымъ бѣлымъ пушистымъ ковромъ. На поверхности ея, точно косматый барашекъ, завиваются отдѣльныя струйки. Снизу просвѣчиваютъ темныя пятна бугровъ, мысовъ, перешейковъ. Лѣса пробиваются сквось мглу и чернѣютъ верхушками надъ ней въ видѣ странныхъ воздушныхъ острововъ.

Вездѣ тишина и бѣлизна зимы, но въ то же время тепло, мягко и трепетно чутко. Но временамъ подтаявшая снизу льдина шлепнется съ грохотомъ въ воду, разорветъ острой вершиной пелену тумана и на мгновеніе блеснетъ изъ подъ нея снизу черная съ просѣдью рябь озера. Стая утокъ проплыветъ съ кваканьемъ на утреннія пажити, безпечная подъ туманной, молочной броней. Выше въ чистомъ воздухѣ пусто; не видно орловъ и коршуновъ, не пищатъ ястреба, чайки дремлютъ еще въ гнѣздахъ, защищая яйца отъ холодной росы. На блѣдномъ небѣ мерцаютъ блѣдныя звѣзды, и только съ каждымъ мгновеніемъ растетъ и крѣпнетъ румяная заря. Цвѣта ея густѣютъ и все шире разливаются по небу, все ярче и глубже окрашиваютъ колышущіеся туманы. Весь горизонтъ напоенъ огненнымъ ихъ блескомъ. Наконецъ, оттуда, гдѣ кроется восходящее солнце, брызнулъ далеко на небо золотой лучъ. Звѣзды потухли. Легкій вѣтерокъ побѣжалъ мелкой волною по игламъ. Къ первому лучу присоединился второй, третій… цѣлый столбъ лучей – золотыхъ, ослѣпительныхъ, быстрыхъ, а за ними взошло солнце. Туманы порѣдѣли, озера начали блестѣть, всплыли кругомъ нихъ весенніе блѣдно зеленые берега. Вѣтерокъ погналъ льды изъ края въ край по волнамъ. Они плыли, колыхались, звонко постукивали другъ о друга, а солнце зажигало пламенныя искры въ ихъ мокрыхъ граняхъ.