Вацлав Серошевский - Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ

– Еще немного… Еще смогу! Проснулись уже люди или нѣтъ? Вотъ важно! Если проснулись, войду прямо въ юрту… Пусть со мной дѣлаютъ, что хотятъ…

Холодный потъ облилъ ее, когда она стала размышлять, что могутъ съ ней сдѣлать остервенѣлые отъ испуга люди.

Въ мутной снѣговой дали неясно обрисовались очертанія засыпанныхъ снѣгомъ юртъ. Жильцы ихъ еще спали. Огонь не свѣтился въ ледяныхъ окошечкахъ, и дымъ чуть струился изъ трубъ. Поодаль чернѣли меньшія строенія, амбары и скотники. Мергень замедлила шаги. Собаки съ лаемъ бросились къ ней, но она остановила ихъ якутскимъ окрикомъ. Они знали ее, дружили съ ней и теперь подошли къ ней, виляя хвостами въ ожиданіи обычной подачи. Мергень быстро проскользнула мимо дома и собакъ въ скотный хлѣвъ. Когда она открыла его двери, ее обдалъ острый запахъ навоза, столь милый всякому якуту. Мергень вошла тише тѣни, содрагаясь отъ страстнаго волненія. Мгновеніе она стояла неподвижно и слушала. Кто-то спалъ въ хлѣву. Его мѣрное дыханіе внятно пробивалось сквозь вздохи и сопѣніе жующихъ жвачку животныхъ. Неизвѣстный продолжалъ крѣпко спать, и Мергень протянула ладно впередъ руки. Пальцы ея коснулись мохнатой, теплой спины. Тогда она скользнула ладонями вдоль тѣла, поискала вымя и прикурнула на колѣняхъ подъ брюхо животнаго. Вымя было полно молока. Якутка почти легла подъ вздутымъ животомъ скотины, охватила его руками и прильнула судорожно губами къ соскамъ. Сладостная нѣга и теплота разлилась по всему тѣлу несчастной; она почувствовала, какъ ея собственныя груди, такъ долго остававшіяся пустыми, наливаются молокомъ и кровью съ каждымъ новымъ глоткомъ.

– Кто тутъ?!. Кто здѣсь?!. – окрикнулъ ее испуганный женскій голосъ, когда она уже обратно подкрадывалась къ дверямъ.

Хищница успѣла выскочить въ самый разъ; изъ трубы юрты во дворѣ вылеталъ густой, искристый багровый дымъ, и внутри гудѣли голоса. Мергень выбѣжала изъ воротъ веселая, добрая, раздумывая, залаютъ ли на нее собаки или нѣтъ, и что подумаетъ про ночное посѣщеніе караулившая скотъ работница?

По утру дома собравшіеся кругомъ огня прокаженные встрѣтили ее радостными восклицаніями.

– Ты вернулась и, можетъ быть, что-нибудь принесла?!.

Мергень встряхнула отрицательно головой и взяла ребенка у няньчившей его Анки.

– Ничего не нашла… Завтра!..

Но и на слѣдующій день она не нашла ничего.

Вернулась она поздно, уже днемъ, съ прострѣленной ногой.

Больные не рѣшились ее разспрашивать. Мрачная, съ судорожно стиснутыми зубами, она безъ посторонней помощи осмотрѣла и перевязала свою рану. Ночью случился съ ней бредъ и лихорадка. Ея стоны скоро перешли въ дикое, похожее на вой, пѣніе, которому немедленно завторили волки, рвущіе на дворѣ трупъ Салбана. И этотъ страшный хоръ уже не замолкалъ, только то крѣпчалъ, то слабѣлъ временами. Однообразіе его нарушали лишь восклицанія больной, проклятія, звѣроподобные звуки, ржаніе и взвизгиваніе… Прокаженные перестали вѣрить, что это голоситъ женщина… Во мракѣ юрты вдругъ замелькали всѣ злые боги, повелители голода, мора и страданій… Младенецъ умеръ…

. . . .

Набѣги Мергень не остались, однако, безъ послѣдствій.

Нѣсколько дней спустя больные услышали зовъ снаружи и поплелись къ выходу.

– Не подходи… Стой!… – заревѣлъ якутъ, когда они открыли двери. Онъ угрожающе выставилъ впередъ свое копье-пальму.

– Я вамъ привезъ ѣду… общество послало… До весны должно вамъ хватить… Больше не будетъ!.. Сами голодаемъ… Для Теченія я привезъ сѣти, пусть рыбу ловитъ… Сами вы себѣ должны ѣду промышлять, не всѣ вѣдь вы помираете.

– Сѣти всегда стары, никуда не годныя, – жаловался Теченіе.

– Даромъ даемъ, жалѣючи даемъ!.. Бери, что есть… А пусть эта чортова дочь, колдунья Мергень, не шляется, скажите ей, что убьемъ ее, какъ собаку… Нѣтъ такого закона, чтобы моръ по свѣту разносить.

– Не пустимъ ее больше, она ранена, она болѣетъ!.. Будьте увѣрены, – кричали восторженно нищіе…

– Послушай… не уходи… – начала говорить слабымъ голосомъ Анка. – Послушай… попроси князя… скажи ему, что жалуюсь я, что Петручанъ… обманулъ меня… нѣтъ… не обманулъ, а по ошибкѣ забылъ отдать мнѣ мой скотъ… Пусть отдастъ также мои вещи.

– Говори громче! – издали прокричалъ якутъ.

– Да не… могу… Подойди ближе… не бойся, я еще здорова…

– А!.. это ты, Анка!… Бѣдняжка, зачѣмъ ты ушла сюда?

– Ничего не подѣлаешь!.. Значитъ – судьба! Скажи князю, пусть прикажетъ отдать мнѣ скотъ и вещи… они мои… у Петручана…

– Пусть прикажетъ, а то сами пойдемъ за ними…

– Не смѣйте!.. Живьемъ васъ изжаримъ, запремъ въ пустую юрту и сожжемъ… Вотъ подлецы!.. – ругался якутъ.

– Всѣхъ отравимъ, всѣмъ ядъ привьемъ!.. – воскликнула бѣшено Мергень, не осмѣливаясь, однако, выглянуть за двери.

– Что она? Съ ума сошла!?. Вотъ баба-то звѣрь!!. – заговорилъ вдругъ спокойно пріѣзжій. – Вы думаете, намъ васъ не жаль?.. Жаль, еще какъ, да сами нуждаемся теперь и голодаемъ… Дневной свѣтъ меркнетъ, когда человѣкъ живыми глазами посмотритъ на ваши мученія, но что же мы можемъ подѣлать? Даемъ, сколько въ состояніи дать! И князю я согласенъ сказать, а только вы ужъ насъ пощадите, не трогайтесь съ мѣста, сидите въ вашемъ углу…

– Иди съ Богомъ! Будьте счастливы, живите, богатѣйте и не забывайте насъ, среди послѣднихъ послѣднѣйшихъ, среди несчастныхъ несчастнѣйшихъ!.. – кричали вслѣдъ ему прокаженные.

Кратковременны здѣсь весна, лѣто и осень – кратковременны и скоротечны. Они пролетаютъ здѣсь въ какомъ-то лихорадочномъ напряженіи. Особенно весна полна необычнаго шума, движенія, рокота бѣгущихъ потоковъ, пѣнія и говора перелетныхъ птицъ, живительныхъ дуновеній южнаго вѣтра. Земля точно въ упоеніи, при несмолкаемыхъ возгласахъ радости и нѣги, спѣшитъ сбросить съ себя снѣговые покровы. Съ поразительной быстротой таютъ, рвутся, слетаютъ снѣга, обнажаются черныя вспухшія груди бугровъ, скользкія покатости обрывовъ, мысы и острова. Всплываютъ изъ подъ снѣга черные лѣса, напоенные теплой влажностью и ароматомъ древесной смолы. Тамъ и сямъ блестятъ голубые заливы живой воды. Тучи пернатыхъ гостей, бѣлыхъ какъ снѣгъ лебедей, сѣрыхъ утокъ и гусей, мелкихъ и безчисленныхъ, точно пчелиные рои, куликовъ, плавунчиковъ, полевыхъ пѣтушковъ садятся на прогалинахъ, плещутся въ водѣ, гогочутъ, шныряютъ въ прошлогоднихъ пожухлыхъ аирахъ. Разнообразные голоса ихъ тонутъ въ общемъ гомонѣ жизни, какъ звуки отдѣльныхъ инструментовъ въ музыкѣ оркестра. Онъ гремитъ непрерывно въ лучахъ незаходящаго солнца, никто не спитъ, не отдыхаетъ, всѣ торопятся вволю насладиться тепломъ, любовью, движеніемъ… всѣ точно боятся, глядя на скованныя еще льдами озера, что вотъ-вотъ вернется только что исчезнувшая зима. Проснулись, наконецъ, все еще дремлющіе, крупное водоемы. Въ нихъ собралось уже достаточно воды, заколебались и поднялись ихъ ледяные щиты. Кругомъ, вдоль береговъ, образовались широкіе „забереги“, въ которыхъ волны, вздымаясь, крошили и объѣдали постоянно края оставшихся льдовъ. Рыбы весело заплескались въ просторныхъ полыньяхъ. Нерѣдко послѣ жаркаго дня, когда заря клала на черныя спокойныя воды свой алый отблескъ, въ столбахъ свѣта можно было замѣтить ряды неподвижныхъ черныхъ точекъ, это огромныя рыбы высунули наружу кончики мордъ и лѣниво отдыхали въ теплой водѣ. Ихъ жабры, уставшія дышать въ зимнихъ, тинистыхъ омутахъ, жадно втягивали теперь съ влагой пахучій свѣжій воздухъ. Днемъ рыбьи круги постоянно мутили воду.