Вацлав Серошевский - Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ

– Крохи остались! – добавила она.

– Какъ крохи? На два дня?.. Какъ же это?

– А зима стоитъ, какъ стояла… – загалдѣли присутствующіе.

– Это къ лучшему!.. Авось общество пошлетъ еще сколь-нибудь до распутицы…

– Какъ же – жди! Анка сказывала, у самихъ пустые амбары.

– Если нѣтъ, такъ что и толковать…

– Не сходить ли Анкѣ?!

– Убьютъ меня! Боюсь, не пойду!.. – отказывалась молодая женщина, встряхивая головой.

Прокаженные столпились въ раздумьи кругомъ камина. Мерцающее зарево огня освѣтило ихъ страшныя лица съ сине-багровыми подтеками, съ рубцами зажившихъ ранъ и свѣжеоткрытыми язвами. Сквозь дыры лохмотьевъ виднѣлись темные и тощіе члены. Пламя ласкало ихъ, согрѣвало ихъ измученныя тѣла, вносило въ уставшія души крохи странной надежды на что-то. Больные жались къ огню, всѣмъ существомъ старались возможно больше впитать въ себя свѣта и тепла, а дровъ тоже не хватало, и вскорѣ долженъ былъ наступить холодъ и мракъ.

– Какъ же порѣшимъ, люди? – спросилъ Теченіе.

– Будемъ ждать… Что же другое можемъ мы дѣлать? Надо готовиться… – отвѣтилъ мрачно Грегоре́й и голосъ его вдругъ измѣнился, прозвучалъ хрипло и глухо. Всѣ взглянули въ его сторону.

– Уже въ горло къ тебѣ пробралась, Грегоре́й. Не ждетъ она, не смотритъ! – засмѣялась Мергень. – Боюсь, что Анка не достаточно захватила съ собою, тряпья…

Грегоре́й не отвѣчалъ. Въ его мутныхъ, красныхъ глазахъ вспыхивали и потухали безпокойные огоньки.

По временамъ ему казалось, что все кругомъ куда-то проваливается, что тьма потопляетъ весь міръ и что сквозь открывшіяся, какъ ему казалось, по всему его тѣлу язвы пробирается внутрь его жгучій огонь. Онъ думалъ, что продержится много дольше, что болѣзнь пощадитъ его, между тѣмъ она оказалась такъ близко!

Онъ поднялся и направился къ своей постели.

– Уходишь, Грегоре́й? Кто же будетъ дрова носить? Вѣдь рѣшили ждать!.. Потому что, если не ждать, то, что мы можемъ дѣлать… А если ждать, такъ дрова надо въ избу нести… – доказывалъ Теченіе.

Грегоре́й продолжалъ молчать. Все для него поблѣднѣло въ сравненіи со сдѣланнымъ имъ только что открытіемъ.

– Пусть будетъ, что будетъ!..

Теченіе нѣкоторое время размышлялъ, какъ ему поступить въ виду явнаго равнодушія всѣхъ.

– Хорошо! – пробормоталъ онъ и рѣшительно надѣлъ на голову шапку – Гдѣ мои рукавицы?

Бытерхай подала ему комочки тряпья, замѣнявшіе рукавицы. Теченіе сердито надвинулъ ихъ на руки и все тѣмъ же рѣшительно-обиженнымъ шагомъ заковылялъ къ дверямъ. Анка пошла за нимъ. Они стали вдвоемъ носить въ юрту топливо. Мергень издали наблюдала за ними, но и не думала пошевелиться.

– Ты хоть помогла бы намъ! Вѣдь ты здорова! – не выдержавъ, сказалъ ей Теченіе.

– Чего еще?.. Позови свою Бытерхайку… Она тоже здорова!..

– Дитя маленькое она, слабое…

– Знаемъ, какое дитя… Работать дитя, а что ты, старый чортъ, съ ней выдѣлываешь, того никто не знаетъ!

– И не стыдно тебѣ, злая женщина?

– Стыдно?! Что ты сказалъ? Повтори! Ты хорошъ?!. Безмозглый дуракъ!.. Да гдѣ здѣсь хорошіе?.. Да зачѣмъ они здѣсь? Хорошій это здоровый, это богатый, сильный… Хорошій человѣкъ никого просить не станетъ, онъ самъ все найдетъ, онъ самъ себѣ господинъ, не такъ какъ вы, проклятая проказа! Я найду, когда мнѣ понадобится… Я-то хорошая!.. Я не прокаженная… Меня Богъ не отмѣтилъ, какъ васъ… Изводить бы васъ, проклятыхъ, а не помогать бы вамъ, нужно… Да!.. Еслибъ васъ не было здѣсь и меня бы не было… И зачѣмъ васъ только щадятъ? Зачѣмъ жалѣютъ?..

Брань и проклятья полились рѣкою. Никто не возражалъ ей, не прекословилъ. Тогда Мергень схватила съ гнѣвомъ ребенка, прижала къ груди и зашипѣла:

– На, соси, идолъ! Авось выростетъ изъ тебя изувѣръ, и заплатишь всѣмъ имъ за мои муки!..

Теченіе съ Анкой разъ за разомъ постукивали дверьми, таская, подобно муравьямъ, бревна въ избу. Бытерхай пугливо побѣжала за ними.

Потоки солнечнаго свѣта, яркаго отъ бѣлизны снѣговъ, ослѣпили ее. Мгновеніе она стояла въ ихъ ореолѣ, неподвижная, нагая, точно мѣдный истуканчикъ, тоненькая, точно былиночка. Природная граціозность дѣвочки вполнѣ окупала недостатки ея костюма. Анка взглянула на нее и улыбнулась. Несмотря на собственное страданіе, она не могла равнодушно переносить вида этихъ маленькихъ худенькихъ ручекъ и ножекъ.

– Тебѣ чего… Иди въ избу… Замерзнешь…

– Мергень сказала… Я помочь хочу… Хоть одно бревно мнѣ дайте…

– Иди, иди… Вотъ твое бревно! – засмѣялся благодушно Теченіе и подалъ ей самое маленькое изъ попавшихся ему полѣньевъ.

– А все таки хорошо, что дѣвка пришла… Есть у нея совѣсть!.. – добавилъ онъ, когда двери за ребенкомъ закрылись.

Анка вздохнула.

– Что съ нами будетъ?

– Эхъ! Не тужи!.. Рано еще тужить… Не впервые… Вѣдь и тамъ, на міру, теперь голодъ, и дѣться передъ нимъ некуда… Не тужи! Отъ заботы хуже человѣкъ тощаетъ! Думать слѣдуетъ, но вѣдь все всегда дѣлается не по думкѣ, наоборотъ. Вотъ и я думалъ, что Грегоре́й будетъ мнѣ товарищъ, а вотъ… Слѣдовало ему итти, слѣдовало итти съ нами. Ты ему задай головомойку… Пусть живетъ, какъ люди, пока живется, а то такъ сразу осѣлъ!.. Нельзя такъ!.. Нехорошо! – добавилъ онъ мягко.

Губы Анки дрогнули.

– Что же я подѣлаю!.. Не дитя онъ маленькое!.. Бѣдная моя головушка, и зачѣмъ я только живу на свѣтѣ…

– Знаешь, Анка, я тебѣ что посовѣтую?.. Я тебѣ вотъ что скажу: ты пожалуйся князю, что скотъ у тебя незаконно отняли, потребуй, чтобы его вернули… Все-таки со скотомъ будетъ намъ лучше… Сердцу будетъ лучше. А то теперь человѣкъ одинъ, не за что ему ухватиться… Вольный онъ. А тогда и сѣно, косить нужно, и поить, и кормить… Мы бы съ Грегоре́емъ ловко еще могли сѣно косить… Право!.. Ты не смотри, что у меня ноги больныя…

– Да какъ пожаловаться мнѣ… Вѣдь князь далеко!

– Скажи тому, что привезетъ пищу. Когда-нибудь привезутъ же они пищу…

Анка призадумалась; въ ея потускнѣвшихъ глазахъ опять заигралъ лучъ надежды. Она стала выспрашивать у Теченія кой-какія подробности о мѣстности, сѣнокосахъ, водѣ… Такъ разговаривая, они проработали все время, пока силы окончательно не оставили ихъ.

Прокаженные сварили послѣдній ужинъ и легли „пережидать“… Каждый изъ нихъ прикрылъ себя возможно плотно одѣяломъ и принадлежащимъ ему платьемъ и затѣмъ попробовалъ заснуть. Анка подѣлилась раньше того своими мечтами съ мужемъ, но тотъ встрѣтилъ ихъ довольно равнодушно.

– Да, да… Увидимъ.

Въ затихшей юртѣ раздавались только по временамъ жалобные стоны Салбана. Тотъ и лежать даже не могъ спокойно. Онъ упирался затылкомъ въ спинку кровати и такъ полусидя проводилъ все время. Стоны его то слабѣли, то учащались. Кутуяхсытъ, не меньше его страдавшая, все-таки нѣтъ, нѣтъ подымалась, чтобы подать ему пить или обмыть теплой водой заплывшія раны. Тогда больной затихалъ на мгновеніе и шепталъ старухѣ забытыя слова признательности. Никто другой къ нему не приближался. Даже Теченіе съ ужасомъ отворачивался отъ картины ожидающихъ и его современенъ мученій.