Вацлав Серошевский - Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ

Все время никто не выходилъ на дворъ. Они въ началѣ еще крѣпко приперли двери полѣномъ. Дни они узнавали по лучамъ солнца, которые, пробираясь въ ихъ юрту сквозь ледяныя окна, отбрасывали на земляномъ полу радужныя пятна. Ночи узнавали по лунному свѣту, который вмѣсто солнца слегка серебрилъ внутренность ихъ всегда темной избы. Ежедневно они съѣдали немного оставшейся пищи съ большой подмѣсью древесной заболони, стружекъ, обрѣзковъ кожи. Наконецъ, и этого не стало. Они жили, но сознаніе ихъ уже помутилось, голодныя грезы и дѣствительность смѣшались въ одинъ дикій кошмаръ. Только въ углу Мергень не прекращалось движеніе, и по временамъ тамъ плакалъ-плакалъ младенецъ. Остальные, казалось, совсѣмъ ослабѣли. Тѣмъ но менѣе, когда ночью на дворѣ послышался неожиданно протяжный вой, всѣ подняли головы.

– Слышали?.. Пріѣхали… Зовутъ!..

Они жадно прислушивались, не повторятся ли звуки. Теченіе подползъ къ дверямъ и открылъ ихъ. Столбъ луннаго свѣта ворвался въ юрту на облакахъ морознаго тумана. Вой раздался совсѣмъ близко.

– Волки! – шепнулъ якутъ и захлопнулъ поспѣшно двери.

Опять надолго воцарилась тишина въ юртѣ, нарушаемая только стонами Салбана и плачемъ младенца. Наконецъ, Салбанъ замолкъ.

– Эй, Теченіе, вставай!.. Салбанъ умеръ… Надо его вынести, – крикнула спустя нѣкоторое время Мергень.

Никто ей не отвѣтилъ. Даже Теченіе притворялся, что ничего не слышитъ или, дѣйствительно, уже не слышалъ. Никто не пошевелился. Мергень, которая до того времени старательно избѣгала всякаго движенія, выскочила изъ своего угла, растопила огонь и направилась къ рыбаку.

– Вставай!

Она дернула его за плечо, за волосы, но якутъ не шевелился.

– Дѣйствительно, помирать собираются!.. Нужно будетъ мнѣ самой потрудиться… Совсѣмъ старикъ воздухъ отравитъ!

Она сбросила остатокъ платья и нагая, страшная, съ обвисшими исхудалыми грудями и волосами, въ безпорядкѣ разсыпанными по плечамъ, подошла къ трупу шагомъ разсерженной волчицы. Она взглянула ему въ лицо и вздрогнула, но мужество сейчасъ же вернулось къ ней, въ глазахъ замелькали даже гнѣвъ и ненависть.

– И мнѣ придется вотъ такъ умирать!..

Толчкомъ ноги она сбросила тѣло на полъ и попробовала потащить его къ двери, но члены, за которые она ухватилась, обрывались. Тогда она отыскала въ кучѣ хвороста два толстые сука и помощью ихъ стала подталкивать мертвеца къ дверямъ. Высокій порогъ задержалъ ее, дверная тяга бросила ей въ лицо весь удушливый запахъ трупа. Голова закружилась у ней, она отошла на мгновеніе къ огню и влѣзла на шестокъ, чтобы отогрѣть иззябшія колѣни.

– Теченіе!.. Грегоре́й!.. Встаньте, проклятые отбросы, помогите мнѣ выбросить вашего родителя… Я одна не справлюсь, да и моя ли это обязанность?

Никто не отвѣтилъ. Мергень собралась съ силами, завязала носъ и ротъ платкомъ, схватила тѣло въ охабку и попробовала перевалить его чрезъ порогъ. Сдѣлать это было не легко, безформенное, мягкое туловище Салбана то и дѣло выскользало у нея изъ рукъ, или задѣвало за косякъ повисшими членами.

– Теперь навѣрно уже заболѣю, – раздумывала Мергень, чувствуя на груди влажное прикосновеніе трупа. Потоки морознаго воздуха, насыщеннаго луннымъ сіяніемъ, лились на нее сквозь открытыя двери, точно свѣтлый ледяной водопадъ; руки ея коченѣли, и она съ трудомъ управилась съ задачей. Затѣмъ двери быстро захлопнулись, и она бросилась поскорѣе къ огню, дрожа отъ волненія и холода.

– Помоюсь, а то умру отъ одного запаха!

Она положила кусокъ льда въ котелокъ, растаяла его и умылась. Затѣмъ она принялась безпокойно блуждать по юртѣ въ поискахъ пищи. Ребенокъ ея жалобно пищалъ. Она, между тѣмъ, осмотрѣла по пути платье Анки и взяла, что было получше. Затѣмъ она перебрала лохмотья Теченія и присвоила себѣ его ножъ. Около Грегоре́я она остановилась въ раздумьи, но не тронула его. Наконецъ, она вернулась къ огню, который совершенно почти выгоралъ и слабо мерцалъ. Дитя все плакало. Мѣрное, сдавленное дыханіе спящихъ производило впечатлѣніе отдаленнаго хода мимо идущихъ людей. На мгновеніе Мергень почудилось, что, дѣйствительно, гдѣ-то далеко мимо нихъ пробирается таборъ пастуховъ. Она открыла двери и прислушалась. Вдали виднѣлись все тѣ же непорочно бѣлые снѣга, облитые луннымъ свѣтомъ, надъ ними рѣяли тишина и сумракъ ночи, а у ногъ Мергень – сейчасъ же за порогомъ – лежалъ жалко свернувшійся трупъ Салбана. Мергень вернулась въ избу и растопила большой огонь. Образъ далекихъ юртъ, гдѣ спятъ счастливые сытые люди въ теплѣ и въ чистотѣ, гдѣ пахнетъ жизнью и здоровьемъ, преслѣдовалъ ее неотступно.

– Пойду! – прошептала она. – Пойду!.. Пусть убьютъ!..

Она сорвала со спящаго Грегоре́я заячій кафтанъ Анки, схватила лисью шапку послѣдней, подвѣшенную на гвоздѣ въ изголовьи. Грегоре́й проснулся и поднялъ голову. Взоры ихъ встрѣтились.

– Тебѣ чего? – спросилъ мужчина глухимъ голосомъ:

– Чего?… Жизни… Любви твоей, глупый мужиченко! – разсмѣялась женщина.

Она подвязала ножъ у пояса, взяла въ руки дорожный посохъ и вышла. Двери гулко хлопнули за ней. Огонь, вздутый сквознякомъ, выбросилъ изъ камина искры пламя и клубы дыма въ юрту.

– Ушла? – спросила Анка. – И я бы пошла, да силъ нѣту!

– Платье твое унесла, проклятая – замѣтилъ Грегоре́й. – Слушай, Анка, не взять ли къ намъ дитя… слышишь, какъ плачетъ, еще замерзнетъ…

– Не встану, не смогу… силъ нѣтъ!..

Грегоре́й не настаивалъ, но супруги долго не могли уснуть, все прислушиваясь къ тихому плачу ребенка.

Мергень прямо направилась въ тайгу. Она держалась той же тропы, по которой тогда пріѣхала Анка, такъ какъ въ той сторонѣ ближе всего находились жилые дома. Мракъ и отсутствіе дороги не мѣшали ей. Мѣстная уроженка, она знала прекрасно окрестности, а окрѣпшій уже на снѣгахъ весенній „настъ“ позволялъ итти по ихъ поверхности, точно по гладкому льду. Она не разъ уже раньше предпринимала подобные набѣги, гонимая неудержимой тоской и ненавистью къ обидѣвшимъ ее людямъ. Иногда ей удавалось украсть тамъ что-нибудь, подобрать оставленную на дворѣ одежду или дорожную суму; лѣтомъ она осматривала сѣти сосѣдей и уводила лодки… Она отличалась силой и мужествомъ. Шла она бойко, не останавливалась и все постукивала впереди себя по снѣгамъ посохомъ, чтобы избѣжать недостаточно отвердѣвшихъ подъ „настомъ“ сугробовъ. Она торопилась пройти пустыню, пока голодъ и холодъ не обезсилятъ окончательно ея тощаго тѣла.

– Худо!.. Не дойду, однако, на этотъ разъ!.. – думала она, когда послѣ часу съ лишнимъ напряженной ходьбы, ея ноги стали гнуться и мысли путаться.

Она съ трудомъ преодолѣла себя, смочила снѣгомъ высохшія губы и двинулась дальше. Вскорѣ далекій лай собакъ ободрилъ ее.