Вацлав Серошевский - Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ

– Не лучше ли, Ѳома Ѳомичъ, прогнать его? – спросилъ какъ-то Стежневъ.

– Впослѣдствіи, теперь никакъ нельзя! – отвѣтилъ хмуро управляющій.

Жирное, самодовольное, лицо Ми осунулось. Онъ утратилъ прежнюю благодушную болтливость. Даже дома онъ по большей части угрюмо молчалъ или устраивалъ рѣзкія крикливыя сцены Ханъ-Ми. Та, лишенная обычныхъ сверхштатныхъ подачекъ опія, стала тоже крайне раздражительной, и не рѣдко маленькій нашъ домикъ, одѣтый красиво снаружи сѣтью ползучей гарденіи и дикаго винограда, превращался внутри въ кромѣшный адъ. Я уходилъ поспѣшно гулять въ монастырскій садъ, а Маджи и Ліенъ прятались на заднемъ дворѣ.

Наконецъ, какъ-то вечеромъ, Ми не пришелъ ужинать домой. Раньше случалось это довольно часто, и никто не обращалъ на это особаго вниманія, но теперь мы обезпокоились. Когда же старика и по утру не оказалось дома, тревога наша превратилась въ испугъ.

Я отправился поспѣшно на заводъ. Преступники съ воротниками на шеяхъ все еще стояли подъ стѣною, но противной, мертвой головы уже не было у входа. Полицейскій въ смущеніи объяснилъ мнѣ, что случилось „нехорошее дѣло“, что онъ будетъ отвѣчать за исчезновеніе головы, если управляющій не заступится за него, и не скажетъ, что голова „благодаря волшебству“ разсыпалась и исчезла. Онъ униженно просилъ меня ходатайствовать передъ „самымъ старшимъ, высокочтимымъ господиномъ“ и увѣрялъ въ своей „невинности“. Я сильно подозрѣвалъ, что онъ продалъ голову родственникамъ казненнаго, но радъ былъ ея исчезновенію и обѣщалъ свою помощь.

Ми не оказалось на заводѣ. Когда я сообщилъ объ этомъ управляющему и вслѣдъ затѣмъ разсказалъ объ исчезновеніи головы, тотъ задумался.

– Вотъ-те фунтъ! Ничего не понимаю, но думаю что это какая-то новая китайская пакость, за которую придется опять расплачиваться заводу… Вы, знаете, наведите справки въ городѣ, нѣтъ ли тамъ Ми… Сдѣлайте это однако, съ возможной осторожностью и уговорите семью Сянь-шаня не дѣлать пока шума… Чортъ знаетъ, что такое! Когда же это, наконецъ, кончится!..

По тону его голоса я заключилъ, что онъ какъ будто винитъ во всемъ меня… И дѣйствительно: все это какъ будто началось съ момента моего пріѣзда.

– Что же я могу сдѣлать, Ѳома Ѳомичъ!.. – оправдывался я.

– Конечно, ничего. Я и не виню васъ, только… пусть это будетъ для васъ урокомъ… Съ ними лучше подальше! Исправить вы тамъ ничего не исправите… И не для того мы здѣсь живемъ, чтобы исправлять, а чтобы нажиться… Я вамъ совѣтую: исподволь вы ретируйтесь, пока не поздно. Чѣмъ дальше, тѣмъ будетъ труднѣе… Какъ только Ми найдется, – уходите отъ нихъ!

Я вполнѣ сознавалъ, практичность этого совѣта, и рѣшилъ послѣдовать ему. Съ тѣмъ большимъ волненіемъ я разыскивалъ Ми по городу. Я посѣтилъ всѣхъ торговцевъ и комиссіонеровъ, имѣвшихъ дѣла съ нашей фирмой. Но мои осторожные вопросы сейчасъ же возбудили подозрительность китайцевъ. Тѣ стали ловко выспрашивать меня, мнѣ же давали уклончивые или сбивчивые отвѣты. Подъ конецъ я не зналъ чему вѣрить, чему не вѣрить. Между прочимъ, мнѣ указали чайные дома, гдѣ я могу Ми отыскать, но было, уже поздно, и я не рѣшился зайти въ эти освѣщенные разноцвѣтными огнями притоны разврата. Разсказы о моихъ поискахъ вызвали въ Ліенъ прямо бурю отчаянія…

– Они убили его… убили, убили!.. – причитала она.

– Мы здѣсь одни… кругомъ чужіе… Кто заступится за насъ? Останемся безъ отца!..

– Подождите, Ліенъ, я не успѣлъ побывать вездѣ! Завтра…

– Ты не ходилъ въ чайные дома… Ты боялся… – глухо сказала изъ своего угла обрюзглая и равнодушная Ханъ-Ми.

– Да я не ходилъ туда… – согласился я, – но я пойду!

– Не нужно!.. Не ходите. И васъ убьютъ!.. Его тамъ нѣтъ… Его убили… – твердила старуха. – Заводъ заплатитъ намъ за это много, много денегъ… Ты сынъ хозяина… Ты долженъ выхлопотать… Онъ твой учитель… Его убили за васъ!.. Мы остались безъ лица!

– Нѣтъ, нѣтъ, мать!.. Не говори такъ! – останавливала ее Ліенъ.

Дѣвушка бросила на меня робкій умоляющій взглядъ, но я не могъ побороть досады и отвелъ глаза въ сторону.

Дальнѣйшіе розыски не привели ни къ чему, Ми исчезъ безслѣдно. Самъ ли онъ на себя наложилъ руки, или убили его злоумышленники, такъ и осталось навсегда тайной…

Дни проходили, жизнь, повидимому, сомкнулась надъ событіями и продолжала бѣжать обычной колеей. Маджи продолжалъ ходить въ школу. Ліенъ завѣдывала домашнимъ хозяйствомъ, Ханъ-Ми курила опій и привередничала. Только передвинулись всѣ внутреннія оси и рычаги семейной жизни Милованей. Мало-по-малу я сталъ незамѣтно для самого себя центромъ того вниманія и поклоненія, какимъ раньше окружали домашніе отца. Ежедневно букеты свѣжихъ цвѣтовъ украшали мою комнату, платье мое внимательно очищалось отъ пыли, грязи и починялось; малѣйшее вскользь брошенное замѣчаніе сейчасъ же исполнялось съ величайшей точностью. Такимъ образомъ были устранены нѣкоторыя непріятныя для меня китайскія привычки и блюда. Я сдѣлался въ сущности полнымъ хозяиномъ дома, и мнѣ это было очень удобно. Домъ содержался на полу-европейскомъ положеніи и стоило это значительно дешевле, чѣмъ еслибъ я устроился у кого-нибудь изъ товарищей на квартирѣ. Даже на опій для матери Ліенъ никогда не просила у меня, ухитряясь какъ-то покупать его изъ домашнихъ сбереженій.

– Послушайте! – остановилъ меня нѣсколько недѣль спустя Ѳома Ѳомичъ. – Какъ же вы рѣшили поступить съ вашими вдовицами?!

– Какъ же рѣшать мнѣ!.. Онѣ ничуть не мои… живутъ… Трудно прогнать ихъ безъ копѣйки денегъ! – отвѣтилъ я.

– Да, я думалъ объ этомъ!.. Теперь, я полагаю, онѣ успокоились… Вы предложите имъ сто лянъ серебромъ, и пусть онѣ убираются восвояси… Сто лянъ – это почти годовое жалованіе Ми… Заводъ не обязанъ, но такъ и быть… Я надѣюсь, дядя вашъ не будетъ возражать противъ этого, въ, виду вашей близости къ семьѣ покойнаго… Пускай уѣзжаютъ, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, тѣмъ лучше для насъ и… для васъ, молодой человѣкъ!

Онъ пожалъ мнѣ значительно, руку и ушелъ. Это предложеніе взволновало меня. Я не разъ думалъ, что этимъ все кончится, я намѣревался даже современемъ хлопотать объ этомъ, но теперь, когда это неожиданно пришло само собою, я смутился. Мнѣ стало жаль моего спокойнаго житья, моего тихаго красиваго домика, спрятаннаго въ густой чащѣ монастырскаго сада, стало жаль бойкаго Маджи съ его забавной косичкой и важными разсужденіями взрослаго китайца о житейскихъ событіяхъ, но… больше всего мнѣ стало жаль… этой нѣжной, восточной дѣвушки съ бархатными, черными, продолговатыми глазами газели, съ милой привѣтливой улыбкой и плавными, тихими движеніями… Я съ болью думалъ о томъ, что она уѣдетъ и потонетъ безвозвратно въ желтой толпѣ чуждаго мнѣ народа! Но какъ быть?!. И чѣмъ все это кончится? – повторялъ я. Временами мнѣ казалось, что она нравится мнѣ больше, чѣмъ вообще нравятся красивыя дѣвушки молодымъ людямъ. Но мнѣ и въ голову не приходило, чтобъ я могъ когда-либо жениться на ней! Вѣдь тогда мнѣ бы пришлось остаться здѣсь навсегда! А съ этимъ я не могъ помириться. Увезти ее въ Россію?!. Нѣтъ! Она черезчуръ китаянка и по складу ума, и по внѣшности… Она страдала бы въ нашемъ обществѣ, страдала бы за себя и… за меня. Къ тому же, куда дѣнутся ея мать и Маджи? Она не оставитъ ихъ!