Джек Вэнс - Парусник № 25 и другие рассказы

Пары душили его, он терял сознание: «Сенсация! Зрители будут в восторге!»

«Сиргамеск, – говорил Ховард Фрэйберг, – с каждой минутой становится все больше и все ярче».

«Примерно где-то здесь, – заметил Кэтлин, – должен был появиться всадник, о котором толковал Вилбур».

«Верно! Стюард!»

«Да, сударь?»

«Мы примерно в тридцати тысячах километров от планеты, не так ли?»

«Примерно в двадцати тысячах километров, сударь».

«Межзвездная кавалерия! Чудесная идея! Хотел бы я знать, чтó Вилбур успел раскопать по поводу этой небылицы?»

Глядя в иллюминатор, Сэм Кэтлин напряженно произнес: «Почему бы не спросить его самого?»

«Как ты сказал?»

«Спросите его самого! Вот он – снаружи, верхом на какой-то твари…»

«Это призрак… – прошептал Фрэйберг. – Человек без скафандра в космосе… Этого не может быть!»

«Он нас заметил… Смотрите!»

Мерфи уставился на людей, смотревших в иллюминатор – и его удивление не уступало их изумлению. Мерфи приветствовал начальство взмахом руки. Кэтлин осторожно махнул рукой в ответ.

Фрэйберг выдавил: «Он не на коне. Это какой-то детский автомобильчик с реактивным двигателем и стременами!»

«Он хочет проникнуть в корабль, – отозвался Кэтлин. – Стучится в наружный люк воздушного шлюза…»

Вилбур Мерфи сидел в капитанской каюте, осторожно вдыхая и выдыхая воздух.

«Как ты себя чувствуешь?» – поинтересовался Фрэйберг.

«Неплохо. Побаливают легкие».

«Неудивительно! – проворчал корабельный врач. – Никогда не видел ничего подобного».

«Как ты себя чувствовал там, в космической пустоте?» – спросил Кэтлин.

«Там одиноко и очень пусто. Я выдыхал, но больше ничего не вдыхал – странное ощущение. И ветер не обдувает кожу, не хватает ветра. Никогда не думал об этом раньше. Воздух постоянно ощущается кожей – как шелк, как взбитые сливки – у воздуха есть осязаемая текстура…»

«Разве тебе не было холодно? В открытом космосе температура снижается до абсолютного нуля!»

«Вакуум – ничто. В нем не холодно и не жарко. Солнечный свет нагревает, лучше оставаться в тени. Тепло не теряется посредством конвекции, как это происходит в атмосфере, но тепловое излучение и испарение пота достаточно охлаждают организм».

«Я все еще ничего не понимаю, – признался Фрэйберг. – Этот принц Али – какой-то мятежник, не так ли?»

«В каком-то смысле его трудно в этом обвинять. Нормальный человек, живущий под куполами их долин, должен каким-то способом выпускать накипевший пар, если можно так выразиться. Принц Али решил выступить в своего рода мусульманский крестовый поход. Думаю, что у него это даже получилось бы – по меньшей мере в масштабах Циргамесча».

«Но под теми же куполами живут многие другие…»

«Когда дело дойдет до драки, один сжамбак одолеет двадцать человек в скафандрах. Укол стрелы или шпаги не повредит щиту сжамбака, но такой же укол выпустит воздух из скафандра, и человек внутри скафандра взорвется от перепада давления».

«Вот как! – сказал капитан. – Надо полагать, теперь на Циргамесч пошлют отряд Корпуса Миротворцев, чтобы там навели порядок».

Кэтлин спросил: «Тебя усыпили хлороформом. Что случилось, когда ты пришел в себя?»

«Ничего особенного. Я чувствовал, что к моей груди что-то прикрепили, но не слишком об этом беспокоился. Все еще плохо соображал. Воздух уже наполовину выкачали из барокамеры. Они держат в ней человека восемь часов. Давление снижается примерно на 0,7 атмосферы в час – плавно и постепенно, чтобы не вызывать кессонную болезнь».

«Барокамера – рядом с тем помещением, где ты встретился с Али?»

«Да. Им пришлось сделать из меня сджамбака – иначе негде было бы меня содержать. Довольно скоро у меня в голове все прояснилось, и я рассмотрел аппарат на груди, – Мерфи ткнул пальцем в механизм, лежавший на столе. – Увидел баллон с кислородом, увидел, как кровь циркулирует по прозрачным пластиковым трубкам: синяя венозная кровь – из меня в этот карбюратор, красная артериальная – обратно в меня. Я понял, как все это работает. Легкие продолжают выдыхать двуокись углерода, но вена, подающая кровь в левое ушко сердца, пропущена через карбюратор и насыщается кислородом. Человеку больше не нужно дышать. Карбюратор наполняет кровь кислородом, а в барокамере человек привыкает к отсутствию атмосферного давления. В вакууме нужно помнить только об одном: не прикасаться ни к чему незащищенной кожей. Под солнечным светом поверхности раскаляются; в тени они мгновенно замораживают мягкие ткани и жидкости. Во всем остальном человек свободен, как птица».

«Но… как тебе удалось сбежать?»

«Я заметил их маленькие реактивные машины и стал соображать. Вернуться в Сингалют я не мог – меня сразу линчевали бы как сджамбака. До другой планеты долететь я тоже не мог – запаса топлива не хватило бы.

Я знал, что скоро должен прибыть космический челнок и решил встретить его в космосе. Сказал охраннику, что пойду прогуляюсь на минутку, и позаимствовал один из реактивных летательных аппаратов. Вот и все, в сущности».

«Что ж, – сказал Фрэйберг, – это замечательная история, Вилбур. Получится потрясающая программа! Ее можно будет растянуть на два часа».

«Меня все еще интересует одно обстоятельство, – вмешался Кэтлин. – Кого стюард видел в космосе, когда это случилось впервые?»

Мерфи пожал плечами: «Может быть, кто-то из сджамбаков развеселился и стал куролесить. Излишек кислорода в крови вызывает своего рода опьянение, человеку приходят в голову всякие причуды. Или, может быть, один из сджамбаков решил, что с него хватит джихада.

В клетке на площади прямо в центре Сингалюта заперли сджамбака. Принц Али каждый день проходит мимо, они смотрят друг другу в глаза. Али усмехается, после чего идет своей дорогой. Может быть, этот сджамбак пытался сбежать и проникнул в звездолет на орбите. А команда выдала его султану. Теперь султан заставляет его мучиться, чтобы другим было не повадно…»

«Что султан сделает с принцем Али?»

Мерфи покачал головой: «На месте Али я постарался бы исчезнуть».

Включился громкоговоритель: «Внимание! Уважаемые пассажиры! Наш корабль прошел проверку, карантин отменили. Пассажиры могут выходить. Ни в коем случае не забывайте, что в Сингалют запрещено ввозить любое оружие и любые взрывчатые вещества!»

«Именно из-за этого запрета я и влип во всю эту историю», – сказал Мерфи.

Джина Марсайл, хорошенькая пятнадцатилетняя блондинка, подскочила сзади к сидевшему за столом отцу: «У-у!»

Арт Марсайл оглянулся с провокационной невозмутимостью: «Я думал, ты собиралась на вечеринку».