Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том II [СИ]

‒ Особенно, ‒ проворчал «воин», ‒ когда кто-то ухитряется так тряхнуть Поле, что половина Вэй чуть не лишается Кружев, прочие полдня лежат без сознания, и Верховный в их числе, а все, вместе взятые, ни черта понять не могут, зато отлично могут требовать объяснений от стражи.

‒Тогда, ‒ заметил Луч, ‒ я стану приятным исключением. Я не требую. Хотя жаловаться громче всех следует мне, поскольку в тот день я работал с Камнем в Башне. Если бы расспросы всех магистров, ‒ в сочувствующем тоне Эвину послышалась ирония, ‒ вы начали с Лучей, версия неумелой игры с Камнем развалилась бы сразу же. Если, конечно, не предположить, будто пресловутым идиотом был я.

Нет, успокоился Эвин, не сердится, а то не шутил бы. Стражи засмеялись. Луч спокойно продолжал:

‒Но это и вся моя помощь. Я не знаю тоже. Не Вэй Таднира: тут никто на подобное не способен. Об открытых сложно судить, но опять же, учитывая силу встряски, остаться незамеченным он бы не мог. А в дикой земле весьма затруднительно так пробудиться. Возможно, само Поле. Мы многое забыли.

‒ Одно другого не легче, ‒ подвёл итог «воин». ‒ М-да. Вэй’Этаррис предложил Рыцаря.

Тут Эвину тоже стало смешно ‒ едва успел зажать рот рукой. А вот в комнате смеха не последовало.

‒ Маловероятно, ‒ серьёзно сказал Луч. ‒ Тени всё же в Поле. По крайней мере, знали бы направление.

‒ Не обязательно, ‒ возразил Дел. ‒ Помнишь теории Каэрина о щитах? Да и не совсем они в Поле. Тени обведены дикими поясами, и никто их толком не слушает. Могли и прозевать.

‒ У меня тут Замок Трэл, ‒ то был снова Ченселин, ‒ и его я бы услышал. Смею заверить, вэй-лорды, любой магистр в Поле возле Замка услышал бы тоже. А что думает Каэрин?

‒ Что из его учеников я наименее пригоден для стражи, ‒ хмыкнул Дел. ‒ В думы свои о Камне он не счёл нужным нас посвящать. Если не считать шуточки о явлении Пламенеющего и замечания «ерунда» относительно догадок иного рода. Твоей, кстати, тоже. Ты уверен, что других у тебя не найдётся?

‒ Как ни жаль мне огорчать доблестных стражей, ‒ усмехнулся Ченселин, ‒ а тем более Брэйвина, да сияет в Звезде он вечно, ‒ но нет. А теперь, вэй-лорды, прошу простить, мне надо работать с учеником.

‒ Очередной менестрель? ‒ теперь и в тоне «воина» появилась насмешка. ‒ Готовишь нам работу?

‒ Напротив, её у вас отнимаю, Лариас, дорогой. Тебе нравятся последствия пробуждения от побоев?

‒ Худшее из них, ‒ сказал Дел, ‒ убеждать тех, кто уцелел, что сами пострадавшие и виноваты, и все были бы живы-здоровы, если бы соблюдали законы и предоставили наказания Звезде. С другой стороны, когда речи о пользе законов подкреплены обуглившимся деревом и парочкой трупов, их слушают куда внимательнее. В любом прискорбном явлении можно отыскать нечто приятное. Но Лариас прав: вести тропами Чар существ, от природы лишённых чести, в то время как единственно честь мешает Чар-Вэй превращаться в крайне опасных негодяев, ‒ затея и впрямь рискованная, светлый Луч. Поостерегись.

‒ Благодарю, Дел, ‒ нежным голосом протянул Луч. ‒ Твоё замечание, как всегда, разумно и для меня неоценимо. Поверь, я не забуду. Если у тебя найдутся ещё соображения по поводу обучения Вэй, я с удовольствием их послушаю ‒ в любое время, свободное от занятий. Всех благ, вэй-лорды, и прощайте.

Эвин слушал удаляющийся стук копыт, размышляя, идти ли в дом или дождаться, пока Луч позовёт его, и вдруг небо вспыхнуло сотней огней всевозможных оттенков, и воздух нагрелся и загустел, и всё кружилось, звеня и мерцая… кружился он в водовороте сияния-музыки-цвета… и таял… растворялся…

Он очнулся, глядя в тёмные серьёзные глаза, ‒ на той самой кушетке, судя по ощущению ворсистого мехового тепла; и как попал из сада в комнату Луча, понятия не имел. Что с ним приключилось ‒ тоже.

В следующий миг он знал . Пробуждение. Свершилось, о, наконец, как прекрасно!.. как страшно.

Сесть получилось не сразу: голова кружилась, влажные ладони скользили по тигриному покрывалу; он чувствовал себя слабым, лёгким, как пух одуванчика, но слабость была удивительно приятной. Руки Луча поддержали его, за спиной появилась подушка. А до того он лежал в траве… и окно. Ну что ж…

‒ Я слушал, ‒ уверенный в неизбежности (и заслуженности, вообще-то) суровой кары, прошептал он.

‒ Знаю.

Эвин, ошеломлённый спокойствием тона, уставился на своего магистра: лицо было тону под стать.

‒ Но я… вы, милорд… ‒ он проглотил застрявший в горле комок. ‒ Вы им не рассказали. Ну, обо мне.

‒ О падении в реку и двух часах без сознания? А мне следовало рассказать?

‒Это был тот самый день. Милорд, ведь дело не во мне? Я даже не пробудился тогда… И всё же тут есть взаимосвязь… я прав? ‒ он почти умолял: он невыносимо хотел понять . ‒ Милорд, ведь да?

‒ Да.

Лицо Луча могло бы принадлежать изваянию: красивое, и бледное, и абсолютно бесстрастное.

‒ Но вы им не сказали.

‒ После того, как они посмели требовать и обвинять? Да и потом, никакой пользы для расследования мой рассказ не принёс бы. Что-то сильно тряхнуло Поле, ударив по слышащим; они это знали и так.

‒ А разве они обвиняли? ‒ удивился мальчик. ‒ Мне показалось, они задавали вопросы, и всё.

На губах его учителя появилась не очень обнадёживающая улыбка.

‒ Они шутили, ‒ робко пояснил ученик, ‒ и звали вас по имени. Я думал, они друзья вам, милорд.

‒ У Вэй обыкновенно друзей не бывает. У Детей Боли ‒ особенно.

‒ Дети Боли, ‒ вопросительно повторил он. Магистр улыбнулся снова, и веселее, чем до того.

‒ Те, кого учил вэй’Каэрин Трент. Я, например. И Дел Анрис, рассуждавший о чести менестрелей. А воспитанники вэй’Этарриса зовутся Ивушки, ‒ глаза Луча лукаво заблестели: ‒ Потому что достойный Луч требует великого почтения, полнейшего согласия с каждым своим словом и готовности следовать оным словам без промедления. Привычка хорошая, верно?

‒ Ну, не очень… ‒ Эвин подавился окончанием фразы. ‒ Простите, милорд, я… веду себя дерзко…

‒ Зато откровенно. А я ‒ не Этаррис. Продолжай. Не очень ‒ почему?

‒ Ученье закончится… ‒ мальчик помедлил, думая о разнице меж «откровенно» и «оскорбительно в высшей степени». ‒ Если привык глядеть кому-то в рот, а не думать сам, всю жизнь и будешь ученик, а не вейлин. И ещё, если учитель в чём-то ошибся…

Он смешался. Заявить, будто Учитель ‒ Луч к тому же! ‒ способен ошибаться… зачем нужен ученик, допускающий подобные рассуждения о магистрах?!

‒ Я уверен, ‒ невозмутимо сказал Луч, ‒ что менестрели чаще гибнут на Ступенях по одной причине: у них нет чувства осторожности. Они так привыкают к угрозам, приводящим лишь к небольшой боли, что, столкнувшись с реальной, смертельной угрозой, не умеют её распознать ‒ пока не делается поздно.