Виктор Квашин - Погладить запретного зверя

— Вы и зимой вот так ночевали?

— Было… Постарайтесь уснуть, надо отдохнуть. Завтра ещё долго идти.

Юрий Сергеевич просушил и свою обувь, надел свитер. Похвалил себя за предусмотрительность и за то, что ещё из дома оделся по-походному. Он сидел у огня, похлёбывал чай и думал о том, как придётся завтра. Было ясно, что утром учительница не встанет.

От пищи стало тепло и уютно. Он сидел, расслабившись, над огнём, смотрел на угли и проворачивал в голове пройденный маршрут. Мысли текли вяло. Пора было подложить дров, но он всё откладывал, шевелиться не хотелось. Потом возникло лицо Пришельца. Интересно, почему у него такое лицо? Что в нём не так? Ну, большие уши и нос — не в диковинку. Что же, что? Лицо смотрело, строило гримасы, что-то говорило, даже смеялось. Двигались губы, брови, даже уши. А-а-а! Он не мигает! Вот: он — никогда не мигает! Он — Пришелец!

Камни посыпались неподалёку, шум! Юрий Сергеевич вскочил, обернулся на звук, чуть не упал. Сверху, откуда они спускались вечером, что-то двигалось с сильным шорохом, сыпались камешки. Мозг взорвался воображаемыми монстрами: медведь! Он тащит добычу и не видит, что мы тут, костёр потух, ветер в другую сторону, он не чует. Он уже рядом. А может тигр? Нет, медведь. Вот, толстый, чёрный, идёт юзом — точно тащит. Сейчас учует и сразу бросится. Медведи — такие. Что делать? Что?!!! Ни черта не видно… Нащупать камень или палку, ну хоть что-нибудь… Он сворачивает вниз. Три метра, неужели не заметил? Или испугался? Тогда бы рыкнул… Не шевелиться! Пятится вниз по склону, тащит… что же он тащит такое толстое и длинное, как бревно, длинное, гладкое чёрное бревно. Ну, конечно, ствол, вот он утоньшается и — всё, кончился, утащил вниз…

— Юрий Сергеевич, что это? — прошептала Тамара из-под скалы.

Он очнулся от шока, немедленно принялся раздувать угли, подкладывать палочки, забросил почти все заготовленные дрова. Пламя вырвалось на человеческий рост. Схватил кружку и принялся колотить по камню. Звук ужасом отдавался между лопаток… Прислушался. Тишина. Может, он затаился в нескольких метрах? Надо ещё шуметь!

— А-а-а-а! О-го-го! О-о-о-о!

Тишина… Опустился на бревно. По спине щекотно стекала капля.

— Кто это был, Юрий Сергеевич?

— Не знаю. Показалось, наверно, спросонку. Задремал, а тут камни посыпались, подумал, медведь.

— Я тоже видела что-то чёрное и такое длинное-длинное…

— Правда? На бревно похожее?

Тамара кивнула.

— Мне страшно.

— Теперь не вернётся. Костёр горит, мы шумим. Точно не вернётся. Спите.

Она лежала молча, смотрела в огонь. Потом села, опёрлась спиной о скалу, стала массировать ушибленную ногу.

— Не холодно? — спросил Юрий Сергеевич как можно спокойнее.

— Нет, — покачала головой. — Давайте разговаривать. Всё равно не спится, — она помолчала. — Расскажите, как вы с Любовью Петровной познакомились? Представляю, в те времена это было романтично!

— Да уж, вы угадали — романтично! Мы тогда на биостанции работали, на острове. Молодёжь, энтузиасты… Новый год там же встречали, в бараке. В те времена мало выпивать было неприлично. После шампанского спирт, чистый конечно.

— А женщины, они-то вино пили?

— Вино в те времена не достать было. Спирт они пили. Люба очень изящно это проделывала: локоток отставит, крикнет «За Фортуну!» — и мелкими глоточками — до дна, а после выдохнет глубоко и так улыбнётся, что аплодируют все. А после уже водой запивает.

— Ой, ну это же вредно, чистый спирт!

— Нет, сказки всё это. Вон мы с ней какие здоровые, и детей вырастили здоровых. Тогда и пища вся здоровая была. Закуска — крабы! Сами варили в морской воде. Лапу съёшь — и сыт. Эх, времена…

— Так вы там и познакомились?

— Ну, да. Работали, конечно, рядом, да там все друг друга знали. Ну вот, встретили мы по дальневосточному времени, потом каждый час в соответствии с часовыми поясами, традиция такая была: за Читу, за Иркутск, за Новосибирск и далее до Москвы, до самого утра. Танцевали, дурачились. И где-то после Тюмени, уже под утро решили проветриться, прогуляться по свежему воздуху. Ну и понесло нас, дураков, на бухту. Лёд перед Новым годом только встал, но снежком припорошило. И так получилось, идём мы с Любой впереди, наши сзади горланят, скользко, она меня под руку — и вместе мы ух! — в полынью. И представьте картину: наши вмиг протрезвели, на краю суетятся, что-то там с себя снимают, связывают, а мы плаваем в проруби и беседуем. Она говорит: «Дай мне руку», а я: «Отдам руку только вместе с сердцем!»

— Ужас какой! Как вы не замёрзли?

— Так я же говорю, под утро уже дело было, выпили-то сколько! Вот, если бы вино сухое пили, точно утонули бы. Ну, вытащили нас, конечно. Бегом в помещение, каждому по стопке чистого, раздели — переодели в сухое, тут уж не до стеснения было. Кровать — к печке, нас двоих в кровать, тулупами завалили. И всё. Пошли отмечать наше спасение. Ну, а мы пригрелись рядышком и… тоже отметили по-своему. Проснулись уже мужем и женой. А зарегистрировались через год только.

— Здорово! Я бы так хотела…

— Сейчас сложно — спирт не купишь. Доставайте спирт, ждите зимы и ищите, с кем к проруби прогуляться.

— Вот. Это последнее — проблема… Тонуть не с кем.

— Мне кажется, я знаю одного.

— Вадим? Нет. Это исключено.

— Я видел, как вы при нём меняетесь, и он явно неравнодушен.

Тамара долго молчала.

— Налейте мне ещё чаю, если можно. С Вадимом я сама виновата. У нас любовь была ещё со школы. Он в армию, я — в педучилище. В городе там всё иначе, казалось — жизнь настоящая, свобода! Ну, вот, вернулась с доченькой… А он назло женился. Ну, не женился, а так, живёт… детей нет.

— Тамара, он вас любит. Видно же.

— Да сама я знаю! Но не могу же я… как последняя, отнять его у другой! И не за что ему меня любить, не достойна я его. Забудем. Давайте о другом.

— Любят не «за что», а потому, что любят. Это не объясняется. Он там страдает, вы тут. Вам надо просто решиться.

— Не знаю, я ещё не готова. Может быть, со временем.

— Время ничего не решает, решают — действия. А Время просто наблюдает со стороны, как проходит впустую человеческая жизнь… Простите. Давайте лучше подремлем.

Юрий Сергеевич положил в костёр корневище, придвинулся ближе к огню, прикрыл глаза и, делая вид, что дремлет, чутко вслушивался в тишину тайги. Уснуть он, конечно, себе не позволил.

Ближе к рассвету потянул с горы холодный воздух. Пламя вспыхнуло яркими язычками из-под притухшего корневища. Цыкнули в ветвях синички. Листва в кронах зашелестела. Тайга просыпалась. Стало ощутимо зябко. Очень хотелось забраться под одеяло, свернуться калачиком и спать.

Юрий Сергеевич поднялся, присел раза четыре, помахал руками. Подогрел чай. Разбудил Тамару.