Adversa_Fortuna - На седьмом небе [СИ]

— Ну что, купил?

Он тут же сорвался с места, стал нарезать круги вокруг моего стола и говорить:

— Харли Дэвидсон, Хэнк! Ты бы его видел, раритет настоящий, кожаные сиденья, сияющий руль, он синий — все ну просто, как надо! Сигнализация, тормоза, шлем, Харли Дэвидсон, Дэвидсон, Дэвидсон, Хэнк, — он повторял это так много раз, я помню.

Когда Коннор высунул голову из-за монитора, я не удивился. Он пробежался глазами по Риду, а затем вдруг выдал:

— Ты сказал Майкл? Майкл Перриш?

Тогда все мы его не поняли. Я, Гэвин. Харли Дэвидсон под окнами. Стоял, сиял начищенным корпусом на солнце и наверняка думал: как его вообще посмели спутать с каким-то там Майклом? Я рассмеялся.

— Нет, Лоусон, он сказал Харли Дэвидсон не меньше тысячи раз, как будто ведьму вызывал.

Но пришла не она, а он. Странное заклинание — скажи два простых слова, и все получится. Коннор появится сразу же. А ведь Гэвин даже не потрудился произнести это имя, только и делал, что говорил о своем мотоцикле.

Но давайте-ка обо всем по порядку. Коннор был невыносим. Чаще чем врезать, мне хотелось выстрелить в него. Однако выше моих моральных принципов было только понимание того, что его довел этот самый Майкл.

Потому что, когда все выяснилось, Рид был послан к своему Харли Дэвидсону далеко и на улицу, где тот стоял. Лоусон только рот закрыл, как тут же посмотрел на меня. Губы его начали растягиваться как будто бы в улыбку. Или же в какую-то гримасу. Но по итогу он не сделал ни того, ни другого. Хмыкнул и снова начал бить по клавишам, быстро, как машина.

Обычно он отвечал, хамил, но тогда впервые посмотрел на меня и не знал, как ему реагировать. Так бывает, когда ты гладишь дворнягу на улице. Она сначала хочет отгрызть тебе руку и только потом понимает, что ты ее бить не будешь. Что ты в отличие от других не будешь поджигать псу шерсть, ударять палкой и использовать фонарик, чтобы светить в глаза.

Он хотел если не отгрызть ее, то добраться до шеи. Такие глаза человеческими вряд ли назовешь, потому что хотят они сразу все — не бить, а душить. Царапина с ним идет в обмен за перерезанное горло.

Со временем таких людей начинают бояться, и я все ждал, когда же это наступит. Гэвин его сторонился, Перкинс морщил нос, Хлоя вообще в отдел не заходила, а вот Фаулера ничего не заботило, потому что Лоусон сдавал все отчеты вовремя, выполнял план и уже не раз прикрывал меня на заданиях.

Возможно, поэтому он был лучше Гэвина, Перкинса, других молодых курсантов, которые только закончили академию, как их уже прислали в участок. У всех у них во взгляде было что-то одинаковое: сияние, обещание — мы спасем всех и каждого. С нашим — именно с нашим! — приходом все изменится. Ага, конечно. Все мы там были. С желанием всем помочь и всех спасти конкретно Коннор справлялся по-своему: ложился под пули. Пару раз попав в перестрелку с ним, я понял, что говорил он только прямо. Что диалог с ним обычно не завязывался, а тут шел вовсю — у него была не голова, а справочник. Делая вид, что последнее слово за мной, он каждый раз поступал по-своему. Кивал, смотрел прямо в глаза, соглашаясь: конечно, лейтенант. Отводил взгляд, и я уже по положению плеч видел: серьезно, хэнк? ты правда так думаешь? Когда пистолетное дуло упиралось ему прямо в лоб, около глаз, он ломал преступнику руку, чтобы выбить оружие, которое обязательно оглушало его, потому что выстреливало правее.

На пару гребаных сантиметров.

Он провернул такое раза два, а после я набил ему морду. Фаулер набил морду мне. Преступник лежал под Гэвином. Оба смотрели и не двигались. Хлоя держала пистолет, перезаряжала и все проверяла наручники. Перкинс тоже хотел вломить Коннору. Было весело всем, потому что папочка (Фаулер) по итогу оставил в архиве каждого — всю ночь заставил перебирать бумажки.

Никто не начал ненавидеть его сразу, нет. Все это сработало, как плита — огонь разгорался медленно. Суп не варился, потому что вода не кипела. Коннор был обычным, самым обыкновенным.

Сначала.

А месяца два назад, наверное, он направил на меня пистолет. Это было в тире, как сейчас помню. К тому моменту я устал считать выговоры Фаулера, эти его диалоги (нет, монологи, черт бы их побрал) с оружием, ночи в архиве и чужие взгляды. Я подошел с кофе, потому что напарники пьют кофе. Потому что по какому-то странному и негласному правилу этого мира тебе нужно что-то предложить прежде, чем брать. Мне хотелось быть дружелюбным, покормить собаку, погладить шерсть. Узнать, что он за фрукт, потому что к тому времени уже весь департамент шутил.

Гэвин Рид: Та еще ягода. У него всегда один и тот же свитер. Синий. Одни и те же джинсы, Андерсон. Угадай, какие? Это же странно. Кисло.

Хочешь сказать, черника? Да ладно тебе, Рид, не он тебя достал. Иди к своему Дэвидсону и сдирай краску с него.

Хлоя: Мы с ним почти не общаемся, но в первый день, когда я проводила его к папочке, тот сказал мне — у тебя такое лицо, как будто бы ты лимон съела.

А у Хлои на него аллергия, это все знают.

Нет, не лимон, неа.

Мне казалось, что он похож на яблоко. Вот оно лежит на столе, и его никто не хочет. В вазе, в центре отдела — ее ведь наполняли каждый день. Потом подойдет Рид, откусит кусок и бросит. Потом подойдет Перкинс и доест все остальное, даже огрызок проглотит. Спросит, нет ли еще.

Но больше нет. Больше только на следующий день.

Вазу наполняли постоянно, так это работало.

Завтра будет еще — нам все время говорили. Коннор приходил каждый раз новый — о нем тоже к тому моменту говорил уже каждый.

Так вот, это сраное яблоко ткнуло в меня пушкой, когда я подошел сзади. Он направил пистолет прямо промеж глаз, как всегда направляли на него, и в ту секунду я понял, за что он сам каждый раз ломал преступникам руку: мне захотелось сделать то же самое. Но вместо этого я заглянул ему в глаза. И там не было ни простите, лейтенант, ни извини, хэнк, ни проваливай, ни зачем приперся, андерсон? Там не было ни че го. Коннор был пуст, абсолютно. Выглядел так, словно пробежал десять миль, а не выбил мишень. Как будто заваривал чай, а не держал меня на мушке.

Тогда мне это почудилось впервые. Острое, прямо под кожей, на кончиках пальцев и в ребрах. Колючее чувство. Де жа вю, как оно есть. Он сам накладывал на меня обязательства — мы смотрели друг другу в глаза так, словно кто-то из нас сейчас точно умрет. Словно все это уже было. Словно я знал, кто спалил ему шерсть, кто светил фонариком в глаза и кто такой Майкл Перриш.

Я помотал головой и решил, что бред. Вспомнил Нэнси, своего пуделя. Полицейских овчарок — вспомнил всех возможных собак, чтобы выгнать из своей головы все чужое, что Лоусон поместил туда. Одним этим взглядом. Рукой с пушкой. Невыпущенной, придержанной пулей.