Катя Саргаева - Полет на Плутон

— А здесь и женщины и мужчины вместе?

— Нет, есть два блока, мужской и женский, так что не переживай, никто не будет посягать на твою честь, — Витя задумался, — ну если только охранники. Так что не милуйся лучше ни с кем. Это я нормальный, потому что всего шестой год здесь, а многие мужики по пятнадцать уже тут работают. У нас хоть есть и выходные, и отпускные, но жизнь, сама понимаешь — дикая, так что и мужики дичают. Бывает разное, и Борский закрывает на это глаза.

Витя был на довольно большом от меня расстоянии, но даже так он видел гримасу страха на моем лице.

— Я вечером принесу тебе форму на два размера больше, так в глаза не будешь бросаться, — сказал мой охранник, и уставился в книгу.

— Спасибо. Спасибо за все, Вить.

Я легла на кровать и заснула. Проснулась от звука лязгающего металла. Витя принес мне ужин и форму.

— Сколько времени? — спросила я.

— Девять вечера. В десять часов меня сменит Далгат, он дагестанец, не разговаривай с ним вообще.

Я кивнула головой и села на кровать. Есть мне не хотелось совершенно. На ужин у меня был небольшой кусок сыра, два яблока, и снова йогурт. Я попила шиповника, переоделась в новую форму и легла на кровать. Тут показался незнакомый мне мужчина, он был в белом халате, и я сделала вывод, что это врач. Он сказал, что его зовут Саша, и это ему на замену я пойду в медблок. Он принес мне обещанную Глебом капельницу с «хорошим» препаратом, поставил ее и ушел.

Теперь я выспалась, и мысли начали бродить в моей голове. Господи, неужели меня может изнасиловать охранник? И никто даже глазом не моргнет, как так и надо? Это хорошо, что я оказалась сговорчивой, а так, могли бы и пытать, как в плену у палестинцев. Боже, куда я попала? Как так могло случиться? И из-за чего? Из-за глупости! Из-за глупого пари! Я начала про себя разговаривать с богом. Боже, ну как так вышло? Как ты это допустил? Ведь еще сутки назад я была так счастлива. Все было просто прекрасно, мне даже кажется, что это был лучший день в моей жизни. А теперь что? Теперь все мертвы, Гоги больше нет, и этот факт заботит меня больше, чем то, что я попала в это ужасное место. Глеб прав, это страшное место, очень страшное, и здесь я проведу остаток своей жизни. А я ведь молода, мне всего двадцать три года, а средняя продолжительность жизни женщин в России семьдесят три года. Это мне жить еще пятьдесят лет, и все их здесь. Это неправильно, это нечестно, так не должно быть. Боже, я ведь не преступница! Даже Борский это видит. Что-то в моей жизни пошло не так, где-то случился сбой, и он привел меня сюда. Да Рита, это ты еще не видела других людей, а Витя сказал, что они плохие, и вообще, ты уже не раз слышала, как говорили, что ты не такая как большинство здесь. Как же все это пережить? А нужно ли вообще все это переживать? Зачем вообще нужна такая жизнь? И тут же я увидела бога, который смотрит на меня недобро и ругает, не ты мол сотворила, не тебе и отнимать. Великий грех отнимать любую жизнь, не только чужую, но и свою. А ты Рита, обещала мне вести праведную жизнь. Вот тебе и место для такой жизни, здесь тебе будет сложно нагрешить, так что сиди тут, и отмаливай свои грехи! Боже, ну не пятьдесят же лет! Меня здесь сожрут, мне здесь не место.

Я сама не заметила, как заснула, видимо от капельницы, и беседа с богом перешла уже в сновидения, потому что бог был почему-то с голубой бородой, как волосы у Мальвины. Помню, мы с Гогой смотрели когда-то фильм «Золотой ключик», и мне очень понравились ее волосы, и я просила Гогу, чтобы он отвел меня в парикмахерскую, и мне там сделали такие же волосы. Гога тогда смеялся надо мной, и сказал, что мама меня наголо обреет.

Гога, я бы полжизни отдала за еще один день с тобой. Даже все свои пятьдесят лет.

Я проснулась, посмотрела на капельницу, она была пуста. Я аккуратно вынула иглу и заклеила место укола пластырем. Вокруг было тихо, интересно, сколько времени? Я тихо встала с кровати и подошла к решетке камеры. Я увидела сидящего за столом другого охранника, того дагестанца, о котором говорил Витя, и инстинктивно отшатнулась назад, в темноту камеры. Затем снова тихо подошла к решетке и выглянула, новый охранник развернул часы так, что мне больше не было видно циферблата. Вот гад, подумала я, и вернулась на кровать. Мне хотелось есть, и я выпила остатки дневного йогурта. Тошнота не заставила себя ждать, и я легла на кровать. Спустя какое-то время я услышала, как часы отбили восемь ударов.

— Поднимайся, через полчаса я приду за тобой.

Это был новый охранник, когда он заговорил, я невольно подскочила в кровати, потому что не слышала, как он подошел к камере. Подкрался что ли? Может стоял и разглядывал меня? Боже, помоги мне все это пережить. Моя рука инстинктивно потянулась к крестику на моей шее, и я с ужасом обнаружила, что его там больше нет. Отлично, теперь они хотят отнять у меня бога. Ладно, я выпрошу свой крестик обратно. Я встала и умылась, зубная паста была невкусная и ядерно-мятная. Несмотря на это во рту у меня все равно стоял привкус ржавого железа, это было следствием действия вчерашней сыворотки правды. Это не «Пентотал», подумала я, после него голова очень тяжелая несколько дней, но вкуса ржавой железяки во рту нет. Это какой-то другой препарат, надо спросить у Глеба что это такое, хотя он все равно наверное не ответит.

Тут я снова чуть ли не подпрыгнула на месте от неожиданности, потому что послышался лязг железа, это новый охранник открывал окошко моей камеры, он поставил на подставку поднос с завтраком. Свет в моей камере уже горел, и он не стесняясь рассматривал меня, потом сказал что-то на своем языке и хитро улыбнулся. Мне вдруг стало так страшно, и я застыла в ужасе, перед моими глазами уже мелькала картина, как он заламывает мне руки и стягивает с меня штаны. Я почувствовала, как цепенеют пальцы рук, нет, нет, Рита! Только не сейчас! Боже помоги мне, только не сейчас! Я со всей дури сжала кулаки, и впилась ногтями в ладони, от боли я пришла в себя. Что-то слишком часто за последнее время я впадаю в ступор, видимо слишком много потрясений. Надо тренировать себя. Когда-то мы с Олегом уже проходили это, он сказал мне, что мой ступор может хорошо подпортить мне жизнь, потому что когда я ступоре — я беспомощна. Я умела драться, этому меня научил Гога, я вообще достаточно сильная, и могу постоять за себя, я не раз побеждала соперников, которых приводил мне Гога. Но Олег прав, когда я впадаю в это состояние я как истукан, и делать со мной можно все что угодно. Хуже то, что я понимаю все, что происходит вокруг, все вижу и слышу, только пошевелиться не могу. Олег сказал, что мне нужно учиться самостоятельно выходить из этого ступора, или не допускать этого, если я чувствую, что вот-вот впаду в него. Мы с ним тренировались в гараже, поначалу меня шокировала смерть или глубокие раны, сильно разбитые лица, открытые переломы, и прочие «некрасивые» травмы. Самостоятельно выходить из ступора я так и не научилась, но вырывать себя из пограничного состояния у меня получалось. Уже несколько лет в моей жизни не было сильных потрясений, и я разучилась это делать, но помнила, что и как надо делать. Больше всего я реагировала на боль, и поэтому впиваться ногтями в ладони, сильно сжав кулаки, было самым эффективным действием. Сейчас оно мне снова помогло. Я отошла в угол камеры, за кровать, и тогда мой охранник ушел. Я забрала поднос с завтраком, и села на кровать, задом к решетке, чтобы он не видел меня. На завтрак была овсяная каша, ненавижу ее, но надо поесть, и она мне сейчас будет только в пользу.