Бернар Вербер - Отец наших отцов [litres]

Демонстранты и работники мясокомбината застыли, не веря своим глазам.

– Скорее!

Лукреция оседлала свой мотоцикл «Гуччи», Исидор плюхнулся в коляску, и началась погоня за приматом, похитившим колбасницу.

Горилла за рулем предпринимала все мыслимые трюки, чтобы оторваться от преследователей: закладывала зигзаги, в последний момент обгоняла грузовики, проскакивала на «красный». Но Лукреция Немрод обладала всеми необходимыми инстинктами и твердо надеялась на свой мотоцикл. Увы, на шоссе дал о себе знать более мощный, чем у трехколесного агрегата, мотор автомобиля: там дистанция между ними сразу резко выросла.

– Если это все-таки обезьяна, то необыкновенно одаренная! – крикнул Исидор, захлебываясь на ветру. Он натянул на голову найденный в коляске кожаный шлем и вышвырнул оттуда все лишнее.

Суда по дорожному указателю, целью похитителя был аэропорт Бурже. Там он бросил машину и прямо по летному полю понес на плече свою живую ношу к самолетику с вращающимся пропеллером.

Лукреция хотела бежать за ним, но Исидор ее удержал: поздно. Самолетик разогнался по полосе и взмыл в небо.

– Мне нравится наш противник, – признался Исидор. – Скачет по ветвям, владеет навыками спортивного вождения, при нужде и за штурвал самолета может сесть. Это не обезьяна и даже не человек, это сверхчеловек!

– Поднимемся на башню, к диспетчерам, узнаем, куда он летит, – предложила запыхавшаяся Лукреция. – Кем бы он ни был, без полетного плана он не получил бы разрешения на взлет.

– Это лишнее, я и так знаю, куда он направляется, – безмятежно отозвался Исидор Каценберг. Сев в траву, он, кусая травинку, провожал взглядом удаляющийся на юг самолет.

Совсем скоро летательный аппарат, унесший Софи Элюан и обезьяну, превратился в крохотную точку на пламенеющем закатном небе.

– И куда же?

Толстяк тяжело поднялся и отряхнул с вельветовых штанин траву.

– В колыбель человечества.

Они сворачиваются в клубки, принимая позу эмбриона.

Когда дела плохи, делаешь так, не размышляя.

А все голод!

Несколько дней еще можно протянуть без еды, но не целую неделю. Тут взвоешь с голодухи!

Вожак стаи поднимается, говоря всем своим видом: «Дайте мне подумать, кажется, я знаю, как быть». Смена дислокации – вот его решение. Покинуть изученные места – и куда податься?

Вожак, высшая иерархическая инстанция стаи, делает вид, будто нюхает воздух и чует нечто, несущее важную информацию. Потом жмурится, чтобы лучше проникнуться выловленным ответом, и указывает направление. На север! К горам, якобы кишащим дичью.

Самки «за». С их точки зрения, теперешнее гнездо для будущего потомства маловато. Старики полны скепсиса. Они говорят, что на севере холоднее. Впрочем, их мнения никто не спрашивает.

Решено: выступаем. Все поднимаются, исполненные надежды. Больные и раненые обещают, что не будут замедлять движение, поэтому их не изгоняют из стаи.

Постепенно отряд бредущих с пустыми руками существ выстраивается и устремляется на север.

Поскольку впереди открытые пространства, лишенные укрытий, стая естественным образом принимает миграционный порядок. Впереди вожак, по бокам доминантные самцы, сзади больные – отвлекать хищников.

Они идут по равнине.

ОН задирает голову. Над ними летит в ту же сторону несметная стая розовых фламинго. Красота! Можно подумать, что по небу рассыпали цветы. Розовые фламинго простирают широкие крылья с черной каймой.

ОН бредет себе, запрокинув голову до отказа. Как ни болит шея, ОН не способен оторвать взгляд от птиц. Какими им кажутся оттуда, с головокружительной высоты, они?

Исидор Каценберг смотрел через иллюминатор вниз, на землю. Там пронеслись разные страны: сначала юг Франции, потом Италия, Греция, Египет, Кения, скоро внизу будет Танзания.

Юг.

Танзания была целью их путешествия. Конкретно аэродром Килиманджаро, куда, как их заверили в Бурже, взял курс самолетик с гориллой и колбасницей на борту.

«Не движемся ли мы в противоток великим миграциям наших предков?» – задавался вопросом Исидор Каценберг. Он силился представить стада протолюдей, гонимых капризами погоды, лютыми хищниками, межвидовыми войнами.

Под облаками ему виделась стая предтеч человечества, вышедшая более трех миллионов лет назад откуда-то из Восточной Африки, чтобы потом рассеяться по пяти континентам.

Под крыльями самолета летала в противоположную сторону стая розовых фламинго.

В этот момент стюардесса заученными движениями разложила перед Исидором столик и поставила на него поднос с едой. Заглянув под алюминиевую крышечку лотка с горячим блюдом, он обнаружил кусок бледной птицы и непонятное пюре.

Тем хуже, гибель пернатого была бессмысленной. Он захоронил его в пюре, накрыл вместо букета морковкой и вернул на место крышку.

Лукреция Немрод так проголодалась, что все умяла, не заморачиваясь, что это было. Только насытившись, она, вдруг перестав жевать, уставилась на остатки своей трапезы. Торчавшие из пюре косточки вернули ее к тому, что представляло теперь центр ее интересов, – палеонтологии. Отодвинув поднос и достав из рюкзака свой неизменный блокнот, она стала зачитывать спутнику пункты:

– Теория Сандерсона. Человек – результат болезни, вируса, занесенного со звезд.

Теория Конрада. Человек – плод случайной генетической комбинации.

Теория Ван Лисбет. Человек – итог намеренного приспособления к изменениям климата.

Теория Элюана: человек появился из-за необходимости превзойти всех остальных животных, чтобы их сожрать.

Она замолчала. В ее голове вертелись теории: метеорит, случайность, приспособление, суперхищничество.

Лукреция стала разглядывать десерт – зеленоватый студенистый крем, увенчанный скользкой вишенкой.

– Я не поняла разницу между Ламарком и Дарвином, – созналась она.

Ответ Исидора получился уклончивым:

– По Дарвину, мы случайно произошли от неправильной копии обезьяны. По Ламарку, человек – обезьяна, предпринявшая попытку самосовершенствования.

Тощий субъект в сером, занимавшей третье кресло рядом с ними и раньше не поднимавший голову от экономических и финансовых журналов, счел своим долгом вмешаться:

– Прошу прощения, я невольно подслушал ваш разговор и не могу не напомнить, что ваш Ламарк вдохновил странных русских ученых, вроде Лысенко. Тот, проверяя правоту ламаркизма, вздумал приучить детей к ужасным условиям жизни и потом посмотреть, будут ли передаваться по наследству приобретенные черты характера. Скандальная теория! Воображать, что сын автоматически знает выученное отцом, – чистый идиотизм.