Бернар Вербер - Отец наших отцов [litres]

– Прошу сохранять спокойствие. Всем занять свои места. Мы пересекаем зону турбулентности.

Сам этот голос вовсе не был спокойным. Лукреция расслышала в нем панические нотки и вцепилась в руку Исидора. Младенцы надрывались плачем, собаки выскочили из сумок, в которых их вопреки правилам пронесли на борт, чем не способствовали восстановлению спокойствия.

Мало-помалу в салоне, под мигающими светильниками, повисла тяжелая тишина. Самолет содрогался всем корпусом, падая из ямы в яму, как баркас, регулярно взлетающий в штормящем море на гребни волн и потом летящий вниз, в бездну.

Исидор, чей жир, играя роль буя, придавливал его к креслу, был единственным, кого этот апокалипсис скорее забавлял.

– Мне всегда казалось нелогичным, что эти груды металлолома каким-то чудом держатся в воздухе, – поделился он соображением с соседкой.

Но Лукреции было не до его черного юмора: она боролась с кислородной маской, внезапно, словно в ответ на реплику соседа, выпавшей из люка и теперь болтавшейся у нее перед носом. Лайнер в очередной раз потерял высоту, отчего внутри разом погас свет, не считая слабых индивидуальных светильников.

– Кажется, мы пикируем, – сообщил Исидор, прижавшийся носом к иллюминатору. – На случай, если нам осталось жить считаные минуты, я признаюсь вам, Лукреция, что получал от нашего совместного расследования огромное удовольствие! – галантно высказался он.

– Благодарю, я тоже, – пролепетала журналистка-стажерка, так крепко вцепившаяся в подлокотники, что оторвать от них пальцы было уже нереально.

Турбулентность кончилась так же внезапно, как началась. Ощущение падения пропало. Все облегченно перевели дух. Снова зажегся свет.

– Дамы и господа, можете расстегнуть ремни, – ласково разрешил баритон.

По салону разнеслись радостные охи и ахи. Кое-кто поаплодировал пилотам, сумевшим с честью выйти из безнадежной ситуации. Особо нетерпеливые бросились в туалеты, перед которыми снова выстроилась очередь. Лукреция по одной фаланге отделила пальцы от подлокотников.

Видимо, зона турбулентности кончилась раз и навсегда: за иллюминаторами не было больше ни облачка. На юге засиял солнечный диск, раскаляясь на глазах.

Священник, ламаркист и дарвинист остались в своих креслах: только что они готовились к гибели и теперь не испытывали желания возобновлять спор о происхождении человечества.

Одна стюардесса попросила пассажиров опустить на иллюминаторах щитки, другая раздала наушники. Пассажирам предоставлялся выбор между просмотром энной серии «Звездных войн» и целительным сном.

Лукреция Немрод выбрала сон и надела на глаза маску. Исидору Каценбергу не спалось. Слегка, чтобы не мешать тем, кто смотрел кино, он приподнял на своем иллюминаторе щиток.

Бог…

Бог ли – ключ к отгадке? Принимать ли в расчет гипотезу Бога наряду с ламаркизмом и дарвинизмом? Почему бы нет?

Внизу, в дыре между облаками, виднелось переплетение дорог.

Какими нас видит Бог? Наверное, копошащимися муравьишками.

Тысячи людей, подумалось Исидору, летают самолетами и не задумываются о том, какая им выпала привилегия – взирать на мир с огромной высоты. Самолет обеспечивает требуемое расстояние для взгляда на совокупное человечество. Летящий в небе пассажир обретает божественный взор.

На горизонте не видно ни зги.

Они изнурены. Голодны.

Стая оказалась среди топи. Впереди высыхающее озеро. В грязи барахтаются многочисленные гиппопотамы. Им только это и остается, иначе не защититься от солнечных лучей. Раньше они нежились в воде, но ее уровень упал, и они не осмеливаются покинуть болото, бывшее прежде их гаванью. Они предпочитают бои друг с другом не на жизнь, а на смерть за ямы поглубже.

Стая останавливается, чтобы полюбоваться этим впечатляющим зрелищем – смертельными поединками гиппопотамов как способом решения жилищного кризиса. Огромные животные обнажают длинные прямоугольники зубов и кусают друг друга за морды. Проигравшие вынуждены довольствоваться лягушатниками, где им нещадно припекает спину.

ОН говорит себе, что при всей примитивности его племени все же хватает смелости не сидеть на месте. Гиппопотамы в этом высыхающем озере обречены на гибель. Вместо того чтобы уйти, они не двигаются и готовы друг друга поубивать. Последними выжившими наверняка станут те, чья агония окажется дольше и мучительнее.

Отчего столько насилия? Из-за неподвижности.

Так на него нисходит первый закон мудрости: принять изменения.

Вожак стаи предлагает дождаться, пока издохнет раненный в боях за территорию гиппопотам, чтобы его съесть.

Чтобы сполна насладиться поединками этих водных борцов сумо, стая рассаживается на берегу озера, и каждый принимается поощрять своего избранника. Все надеются, что проигравший окажется толстяком.

Бои гиппопотамов – завораживающее зрелище. Грязь летит во все стороны, все вокруг забрызгивая, от воя и прыжков содрогается земля. Наблюдать такую силищу, употребляемую на глупость, – ни с чем не сравнимое удовольствие. По залепленной грязью коже бежит кровь, сереющая на глазах. Животные издают вопли ярости и страха, впиваясь друг другу в шею или в уши.

Стая набралась терпения. Лучшего способа охоты не придумать: ждать, пока дичь убьется сама.

Наконец один раненый гиппопотам перестает шевелиться и, похоже, готов к употреблению. Стая приближается и принимается расковыривать острыми камнями еще подрагивающую тушу.

Другие гиппопотамы в шоке от того, что какая-то двуногая мелочь разделывает их собрата, но не смеют шевелиться, чтобы не лишиться бесценного клочка территории.

Стая потешается над тупостью существ с огромной башкой, чья культура, основанная на территориальной обороне, резко сужает им горизонты. ОН говорит себе, что его стая все же принадлежит к самым развитым существам. Дело не в абсолютном уме, просто другие еще дурнее.

Стая роется в поверженном гиппопотаме, как в огромной съедобной пещере. Некоторые забираются внутрь и копошатся во внутренностях. К ним забавы ради присоединяется молодняк, но его прогоняет чересчур сильный запах. Нет, лучше дождаться, пока самцы закончат раскопки. Из рук в руки трепетно передают куски протеина. Нынче стае уже не грозит голодная смерть.

Но вдруг все вздрагивают от могучего рыка. Головы поворачиваются на звук.

Львица!

Стаю захлестывает волной адреналина. Львица не бывает одиночкой. А раз львиц несколько, значит, они охотятся – например, на таких, как члены стаи. Все ищут других львиц, наверняка спрятавшихся, залегших, чтобы окружить их и напасть. У окруженных почти нет шансов. Тростник у высыхающего озера словно создан для засад, в нем очень удобно прятаться.