Рэй Брэдбери - Машина до Килиманджаро [сборник, litres]

Тимоти громко прочел надпись на обложке:

– Я пою электричество тела!

Он исподлобья взглянул на отца:

– Что все это значит?

– Читай дальше.

Агата и я виновато оглянулись, словно ждали, что наша мама застанет нас за этим богохульством, но затем покивали Тимоти, и тот продолжил чтение:

– Фанто…

– Фанточини, – подсказал отец.

– Компания «Фанточини». Воплощая мечты… решаем неразрешимое, справляемся с невозможным. Одна модель, но с миллионом возможных вариаций, полностью изменяемая и настраиваемая, единая и неделимая. Дарующая всем свободу и справедливость.

– Где это написано? – вскричали мы.

– Нигде, – Тимоти улыбнулся впервые за несколько дней, – я это сам придумал.

– Погодите, слушайте дальше: «Для тех, кому надоели невнимательные сиделки и нянечки, опустошающие бар, и чересчур заботливые дядюшки с тетушками…»

– Даже слишком! – согласилась Агата, и я повторил за ней.

– «…мы разработали первую в мире человекоподобную модель Марк 5, на микросхемах, с возможностью подзарядки от электросети, Электрическую Бабушку».

– Бабушку?!

Буклет выпал из рук Тимоти:

– Папа?..

– Не смотрите так на меня, – сказал отец. – Я почти обезумел от горя и от того, что не знаю, как жить завтра или послезавтра… Поднимите же его. Дочитайте до конца.

– Я дочитаю, – ответил я, поднимая буклет. – «Это не просто игрушка, это нечто большее. Электронная Бабушка Фанточини создана с великим тщанием и любовью, чтобы она могла с великим тщанием дарить свою любовь вашим детям. Она сделана, чтобы помогать детям в познании реальности окружающего мира и научить их пользоваться нереальным, собственной фантазией и воображением. Она способна одновременно обучать двенадцати языкам, переключаясь за миллисекунду, ее база данных как гигантский улей, где роятся все возможные знания о мире и людях вокруг…»

– Звучит здорово! – сказал Тимоти. – Кажется, обученных пчел у нас еще не было.

– Молчи! – шикнула Агата.

– «Но прежде всего, – продолжил я, – это создание человечно, и не только похоже на человека лицом и телом, но и вмещает весь могучий интеллект человечества. Она будет прислушиваться к вашим детям, научится понимать их, будет любить и беречь их так, как только способен человек. Она может открыть все прекрасное в мире, тайны морских глубин и далеких звезд вашим детям, которым так нужно чудо».

– Так нужно чудо… – шептала Агата.

«Да, – грустно подумали мы, – нам действительно нужно чудо».

Я читал дальше:

– «Мы не предлагаем наше творение полноценным семьям, где родители сами воспитывают своих детей, окружая их любовью. Ничто не способно заменить родителей. Однако есть семьи, где случилось несчастье: тяжкая болезнь матери или отца, или смерть. Так может погибнуть детство. Приюты здесь бесполезны. Няньки думают лишь о себе, забывая о детях, срываясь на них.

С величайшей скромностью и осознанием, сколь великий труд нам еще предстоит в будущем, как обширны горизонты наших возможностей, мы предлагаем вам близкую к идеалу модель наставницы, подруги, родного и близкого человека. Ее можно опробовать всего за…»

– Хватит, – сказал отец. – Не надо больше. Иначе я не выдержу…

– Почему? – спросил Тимоти. – Мне как раз стало интересно.

Я закрыл буклет.

– У них что, в самом деле есть такие штуковины?

– Давайте больше не будем об этом, – сказал отец, закрыв глаза ладонью. – Это же полный бред…

– Не такой уж и бред, – возразил я, взглянув на Тима. – Что бы это ни было, звучит лучше, чем тетя Клара, правда?

И мы расхохотались. Мы так не смеялись уже несколько месяцев. Конечно, слова мои прозвучали глупо, но все заходились в истерике, катаясь со смеху. И я счастливо смеялся вместе со всеми.

Когда все стихло, мы еще раз взглянули на буклет, и я сказал:

– Ну так что?

– Я… – Агата нахмурилась, не зная, что ответить.

– Нам срочно нужно что-то такое, – произнес Тимоти.

– Я открыт для всего нового, – заявил я с важным видом.

– Есть только один способ проверить, – сказала Агата. – Конечно, попробовать можно. Но когда мы уже прекратим, наконец, всю эту болтовню и когда уже мама вернется домой?

Раздался тяжкий вздох. Ее слова прозвучали выстрелом, что попал прямо в сердце.

Вряд ли кто-то из нас смог уснуть этой ночью, ведь наутро наши подушки были мокрыми от слез.

Настал ясный день. Вертолет пронесся над небоскребами, и мы мигом оказались на посадочной площадке, на крыше здания с огромными буквами, которые мы прочли еще в небе: «ФАНТОЧИНИ».

– Что это за Фанточини? – спросила Агата.

– Так итальянцы называют кукол из театра теней, или тех, кто является в снах, – ответил отец.

– А что значит «воплощая мечты»?

– Значит, что они делают их реальными, – ответил я.

– Браво, – улыбнулся отец, – пять с плюсом.

Я просиял.

Лопасти вертолета слились в сплошную тень, и он умчался прочь.

Утроба лифта поглотила нас, и мы ухнули вниз. Затем оказались на ковре, голубой змеей ползущем к прилавку, над которым было написано вот что:

«МАСТЕРСКАЯ ЧАСОВЫХ ИГРУШЕК»

«Мы создаем Фанточини»

Кролик на стене – это так просто!

– Какой еще кролик?

Я сцепил пальцы, показав ей тень, появившуюся на стене. Тень шевелила ушами.

– Вот тебе кролик, а вот волк, а это крокодил.

– А, ну конечно, – поняла Агата.

Мы подошли. Играла тихая музыка. Где-то далеко за стенами, как водопад, шумели машины. Свет стал теплее, словно хотел согреть нас, холодных и одиноких.

В бесчисленных нишах и ящичках, на нитях и проводах были все виды паяцев и марионеток, даже балийские куклы в развевающихся платьях, похожие на бумажных змеев: посмотришь на такую в лунном свете, и во сне тебе приснится то, о чем мечтаешь.

Их словно встревожило наше приближение, и все они разом закачались на нитках. Все это напомнило мне еретиков, которых вешали вдоль дорог по праздникам на перекрестках старой Англии четыре века тому назад.

Вот видите, я кое-что помню из истории.

Агата поморгала, недоверчиво оглядев все вокруг, и в ее глазах мелькнула тень удивления, сменившаяся отвращением.

– Если она такая же, как эти, то пойдем отсюда.

– Тише, – сказал отец.

– Помнишь, – упрямилась она, – два года назад ты как-то утром подарил мне такую же дурацкую куклу, а к обеду у нее все веревочки запутались. Я ее тогда в окно выкинула.

– Потерпи, – настаивал отец.

– Мы попробуем обойтись без веревок.

Это сказал человек, сидевший за прилавком.

Мы приблизились, чтобы поздороваться.

Он был абсолютно серьезен, ни тени улыбки не было на его лице. Очень умно – дети не доверяют тем, кто слишком много улыбается. Сразу чувствуют, что где-то подвох.

Без улыбки, но и без мрачной торжественности, мужчина представился: