Юрий Леляков - Журавлиная ночь

— Сами сидели в скотстве, ничего не предпринимая, — добавил Ареев, — а тут их «освободили», и сразу приспичило поквитаться за обиды — но за какие, и с кем? С теми, кого просто не понимают?

— И в чём виноваты дети из образованных семей? — продолжал Мерционов. — И как им быть, где их место, если все пути — только для тех, «из низов»? И в прессе — почти классовая ненависть: студент — сын пpoфecсoрa! А кем ему, спрашивается, быть? Крепостным крестьянином? Или — что, собственно, за «справедливость», что за «равные шансы» имеются в виду? Это же не переход в какое-то высшее сословие, речь — о конкретной профессии в современном обществе, для которой кто-то подходит, а кто-то — нет! Но и тут, как считается, малограмотные посторонние люди, назвавшись «общественностью», вправе «наводить порядок»? То есть — и никакой профессиональной этике вообще нет места, а «человек из народа» всегда прав? И если «высшая сила» — туда же, то на чьей она стороне? Кого от кого защищает, что за порядок намерена навести?..

(«И это… наша версия? Или… что c ней стало? Просто хотели видеть лучше, чем была? Или… сами, той ночью, что-то не так изменили? — похолодел Кламонтов от страшной догадки. — Но… были же выезды в колхоз, стройотряды — для очистки простотой «слишком умных», а самих вузов — от «слабых»! А мы верили, и Ромбов верил — сомневаясь в том же! И что теперь?..»

«Не знаю. Я видел только витрину газетного киоска, — мысленно ответил Вин Барг. — Вечером, в полусне перед пробуждением. И 94-й год — тот же, что был. На Украине — в должность вступает Кучма, в Белоруссии — Лукашенко… А если меняется — то что-то дальше…»

«Да, и почти весь день проспали, — подумал Кламонтов. — Как Джантар тогда…»)

— …Я много думал об этом все дни, что мы следовали за тобой, — признался Мерционов. — И что за «высшие силы» имеют в виду такое; и что за тайные силы вмешиваются в судьбы конкретных людей… Тем более — аналогично скрытым психозам, бывают и скрытые контакты: человека вдруг начинает мучить, изводить какая-то идея! И возможно, в общем не глупая — но в данной интерпретации доведённая до абсурда…

— Это насчёт разума животных и растений? — понял Кременецкий.

— Как ни горько готовить такое — и это тоже! Хотя в беспокойстве за судьбу земной биосферы — ты прав… Но вот, оказывается, есть феномен: кто-то цепляется к тому, о чём ты думаешь, во что веришь, планируешь — и незаметно выворачивает по-своему! И сам как бы тебе не враг — наоборот, союзник, единомышленник, возможно, даже мудрый покровитель — но ты под его руководством ничего не можешь достичь, прийти к успеху! Мечешься, ищешь, сомневаешься — и всегда он прав, а ты — нет!

— И… что ты об этом думаешь?

— Что и случайная телепатия — далеко не исключение; но и тайные организации, подобные приюту, откуда вышел твой отчим — видимо, тоже! И они веками ищут способных людей, и как-то используют их! Это, повторяю — ты, во «внешнем мире», должен думать, как о чистой мифологии! Хотя на самом деле — активно используется глубоко засекреченными землянами во вполне земных целях! И интерес к мистике, к инопланетянам — лишь снял часть покрова тайны и с этого, но только часть… А главное — что в итоге? Традиция традицией, внушение внушением — но надо знать, а для этого — понимать проблемы реальности! Но там уверены, что достигли уже высшей мудрости, идеала — вот и ищут во внешнем мире восприемников и «ретрансляторов»! А твои идеи им безразличны — их постепенно разрушают в тебе, подменяя своими… Например, такого типа и уровня: «Куда вам в Космос, идите свиней кормить! В деревнях дома заколочены, магазин закрыт, хлеб не подвозят, автобус не ходит — а они на Марс собрались!» Приходилось слышать?

— И не раз, — ошеломлённо подтвердил Кременецкий. — От многих людей… И думаешь, не просто так? Это…

— Вот именно! И в таком плане может «прозреть» кто угодно: ученик 5–6-го класса в Ташкенте или Ашхабаде; бывший рабочий-нефтяник, давно на пенсии, в Заполярье… Хотя, казалось бы: при чём — он, что может сделать с нечернозёмной деревней? Но вот — почему-то оно находит самых неожиданных людей! Будто «там», в каком-то центре, сами не знают — на кого вышли, кто имел несчастье воспринять! А он и не осознаёт факт связи с ними — просто начинаем бесплодно мучиться, чувствуя какую-то сопричастность, даже вину! И уже всех вокруг себя изводит этим, не даёт жить! Его же всюду, о чём бы ни думал, преследуют эти образы: деревни с забитыми окнами, штрафбата, поваленной тайги на БАМе, голодного мужика с пятью колосками в руке — а потом тоже на лесоповале с конвоем, ведь БАМ начинался уже тогда! И он просто вынужден выплёскивать в общество какой-то ошарашенный сумбур по этому поводу…

— А те… так и не понимают? За столько веков?

— Не все организации столь древние, — ответил Мерционов. — Есть и новые, хранящие идеалы времён своего появления. Но общая беда — что дальнейшие перемены во внешнем мире их не интересуют! Вот и готовят носителя идеалов — 1780-го, 1860-го,1930-го года, чтобы мыслил даже тогдашней лексикой и системой понятий! Будто общество с тех пор ничего не пережило, не передумало, не перечувствовало — и все последующие поколения были глупее…

— И в чём их идеалы? — переспросил Кременецкий.

— Да самые убогие! — не скрыл презрения Мерционов. — Какое-то примитивное общинничество, вегетарианство, повторение одних и тех же цитат как иллюзия высшей мудрости, отказ от денег, техники, и всё такое! Они же презирают весь последующий опыт — вместо того, чтобы задуматься! Но так… один, второй, третий, десятый, сотый — и уже общество вынуждено задуматься: в этом что-то есть…

(«Опять повторяемся! — спохватился Кламонтов. — И вряд ли случайно!»)

— …Хотя вдруг кто-то и был в 1780 году — французским масоном, в 1860-м — крепостным крестьянином в Нечерноземье, а в 1930-м — бывшим монахом упразднённого монастыря, которого сослали в Сибирь, забыв объяснить, за что! — продолжал Мерционов. — И тогда, конечно — ему знакомы те чувства, проблемы, переживания… Но в общем — пути воплощений сложны и неисповедимы! И у другого — это же вполне могут быть даты прошлых рождений в каком-то папуасском племени; и только теперь он — советский школьник или студент, ничего «того» интуитивно не помнящий! И вдруг — его будто тянет высказываться об этой заколоченной или спивающейся деревне, штрафбате, гонениях на веру! Он начинает проникаться тем, что лично знать не мог, становится плакальщиком о том, в чём не участвовал — но вынужден иметь такое мнение, представляя с такой стороны! А то и пророчествовать, что в этой связи будет дальше: вернётся монархия, ибо «при царе всё было» — в смысле, в магазинах; или наоборот — будет «порядок, как при Сталине»; или — вообще не станет денег, золота, из «гуманных» соображений будет запрещено скотоводство, и тому подобное! А кто вправду помнят, что было при царе или Сталине — конечно, в ужасе от такой перспективы, но что ему до того? Как и тем, законспирированным, что засели неизвестно где, и с чьего голоса он вещает? Они же реально не представляют, и не пытаются представить: это казарменно-безденежное натуральное хозяйство; толпы детей, опухших и недоразвитых от неполноценного питания; Соловки, Лубянку, полпотовское «равенство», «идеальные общины», откуда не сбежишь! Просто уверены: продолжают некую традицию, столь великую и всеобъемлющую, что не в человеческих силах осмыслить её масштабы, но — на «решающий момент» уже всё предусмотрено, и кто-то явится, когда «будет надо»… Но вот подумай: а кому «надо»? Тому, чья жизнь налажена, есть планы, надежды — и вдруг всё рухнет из-за чужих проблем? Вот он где-то в Европе заканчивает школу, готовится в институт — и вдруг всё кувырком из-за чьей-то нищеты в Южной Америке? Или работает на космодроме Канаверал, готовит аппарат для исследований Марса, Венеры — и вдруг те поднимут на дыбы весь мир: видите ли, нечернозёмная деревня спивается? Будто в этой деревне — все такие уж нищие и больные, чтобы ничего не решить самостоятельно? А тем, кто не несёт бремя великих дел — не проще самим сделать малое?..