Артём Яковлев - Три недели в настоящем

— Ещё день-два, и мне придётся отсюда уехать. — сказал Богданов, будто и не заметив моего ироничного настроения. — И я хотел бы, чтобы наши труды не пропали даром. Мне кажется никто из нас этого не хочет. Поэтому я надеюсь, что минимум работ по этой тематике мы всё-таки сделаем. Зная ваши не очень дружественные отношения с моим заместителем, я решил предложить тебе, Валера, как-то самостоятельно оформить письменные воспоминания. Как ты пожелаешь. В виде рассказа, мемуаров или в иной свободной форме. Чтобы там было как можно больше фактического материала. Последовательность действий, ощущения во время прыжка, детали функционирования машины… Сразу скажу, публиковаться этот опус нигде и никогда не будет, он останется здесь, в лучшем случае, под грифом: «для служебного пользования». На это есть наше внутреннее правило. Но мне кажется, это и в твоих интересах тоже. Разве нет?..

Я подумал, что в его словах действительно есть правда. Вспомнил ночной визит к себе домушников-спецназовцев, которые хотели изъять у меня из обращения мою личную машину времени и, заодно, как бы между прочим, пристрелить меня. Их привело моё неосторожное обращение с технической видеозаписью работы машины времени. Больше таких визитёров мне было не нужно. Будто услышав, о чём я думаю, Богданов продолжил:

— Вполне может быть, что на тебя ещё не один раз будут нападать. — сказал полковник, увидев, что я кивнул. — Следить за тобой. Я имею в виду не ходоков, а контроль за тем, что делаешь, где находишься, с кем общаешься. Будут попытки тобой управлять, странные сообщения, странные звонки… В общем, беспокойство почти на всю оставшуюся жизнь! Ведь ты этого не хочешь? Поэтому, без нас теперь тебе никак не обойтись. И лучше будет при всех таких сигналах, сразу связываться с нами. Мы будем принимать по ним соответствующие меры… Вероятней всего, Валера, когда-нибудь это спасёт тебе жизнь…

Умение полковника одними словами добиться нужного эффекта, меня продолжало поражать. Но он, возможно, был кое в чём прав. Я вспомнил утренний звонок от молчаливого абонента, и трёхдневное сообщение в моём почтовом ящике со странным вопросом, а тот ли я вообще Валерий Евграфов. Вполне могло быть, что это начиналась какая-то со мной игра. Но связывать себя с вяземскими какими-то обещаниями я больше не хотел, но и выступать против счёл неразумным, поэтому промолчал.

— Теперь, о взрыве на трассе газопровода — сказал Богданов, ошибочно оценив моё молчание, как согласие. — Эксперты оценили его от полтонны, до двенадцати тонн в тротиловом эквиваленте. Это очень много. Взрыв был наземный и, судя по радиации, ядерный. Какие причины его могли вызвать, нужно будет ещё разбираться специалистам. Сейчас там идёт работа по расширению опасной зоны и дезактивация. Деревья, попавшие под раздачу, будут вырезаны с корнем. И почва в опасном радиусе будет вывезена и захоронена в спец могильник. У пассажиров автобуса, какие не уехали ещё вчера из города, мы начали уже проводить проверку, а водитель фуры с фруктами получил действительно большую дозу и, возможно, не выживет. Зрение он уже потерял.

Что-то болезненно защемило у меня в груди. Потерял зрение. Это из-за меня.

— Он выживет! Водитель… Никто не погибнет, я это знаю.

Говорить было трудно. Но я вынужден был защищаться. Потому что Юрий Маркелович Богданов наверняка думал обо мне, как о сознательном виновнике взрыва. Что думал по этому поводу я, имело значение только для меня самого. И я, вероятно, подспудно пытался предотвратить для себя возможные санкции. И искренне верил Арсену Родионовичу Пушкарёву в том, что никто не погибнет. Потому что не должен никто погибнуть…

— Выживет? — недоверчиво спросил полковник.

— Мне так сказали. Никто не погибнет.

Мне вдруг подумалось, что Арсен Родионович сказал это, основываясь на своих знаниях, принесённых из будущего, когда сам Пушкарёв не менял ничего в прошлом. Но его визит мог внести небольшие поправки…

Пока я размышлял об этом, господа офицеры молча наблюдали за мной. Как видно, ждали. Как будто я им чего-то не договорил. И я также удивлённо уставился на них. Наконец, Богданов поинтересовался:

— Кто сказал? Когда?

— И почему мы только сейчас об этом узнаём? — сварливо добавил Вяземский.

— Извините, не доложил. — с сарказмом отозвался я.

Вяземский ответил что-то неприветливое, правда, молча, одними губами. А Юрий Маркелович серьёзно продолжал смотреть на меня. Пришлось мне возвращаться к этой теме:

— Мы с ним говорили недолго, минут пятнадцать. — ответил я на взгляд полковника. — Он сказал, что в этом месте будут большие разрушения, но никто из водителей не погибнет… И потом подарил этот детектор…

— Кто он? — спросил Юрий Маркелович.

— Это не важно. — сказал я, скорее по привычке не говорить всего.

— Тоже прыгун? — спросил майор Вяземский.

— Путешественник. — поправил его я.

Богданов решил не давить на меня больше, поэтому снова вернулся к обсуждаемой прежде теме:

— Если выживет, то хорошо. А вы, Валера, у нас единственный неизвестный, кто тоже мог пострадать. Наши медики считают, что надо пройти обследование. Мы не знаем, какого рода была радиация в эпицентре, и как она скажется потом… Это просто для твоей безопасности.

Как я заметил, Богданов стал путаться, называя меня то на «ты», то на «вы». Он очень хочет быть и хорошим парнем, и ответственным начальником одновременно… Мне же совсем не улыбалось загреметь на последнем дне отпуска в больницу.

— Я думаю, мне будет позволено вернуться домой и утрясти свои дела до того, как меня уложат в клинику?.. — безапелляционно заявил я.

— Боюсь, нет! — тут же встрял Вяземский. — Чем раньше будет обнаружена опасность, тем меньше будет последствий…

Но я игнорировал майора и продолжал смотреть только на Богданова. Наконец тот с сочувственным вздохом сказал:

— Сейчас у нас, по-видимому, не будет вариантов. И я прошу прощения, Валерий Евгеньевич, но я пригласил медиков прямо сюда…

Он встал и прошёл мимо меня к двери. И у меня перед глазами теперь остался сидеть один Иннокентий Семёнович. Тот рассматривал меня, как рассматривает энтомолог уникальную букашку, прежде чем проткнуть её булавкой. И в душе он, как видно, радовался такой необыкновенной удаче. Я же не мог избежать теперь всего, что на меня свалилось. Хотя, защищаться я собирался до последнего.

А мой отец, Евгений Александрович Евграфов, в своё время работал по военному ведомству, занимался защитными сооружениями, построенными в прошлом веке у нас в городе. Бомбоубежища, были разными. Для массового спасения жителей и для разного начальства. Они могли выдержать недалёкий взрыв атомного устройства. Но в зависимости от мощности заряда, расстояния и толщины стен, люди получали различные поражения. Правда, в то время дозу радиации измеряли в рентгенах, а не в зивертах или Греях, как сейчас. Но я знал, что без учёта защиты, в два раза возрастающее расстояние, почти в десять раз сокращало полученную дозу в момент взрыва. От точки взрыва до меня было больше четырёх сотен метров, против менее двухсот до фуры. Значит, вероятней всего, мне почти ничего не грозило. Почти… Поэтому я смотрел на Вяземского вызывающе спокойно. И всё время, пока не пришли медработники, мы демонстративно молчали, продолжали не моргая разглядывать друг друга. И у меня было время подумать ещё о том, что после такого взрыва, явно намекающего на ядерную составляющую, не верить Богданову вряд ли кто бы решился. Впрочем, это их внутреннее дело. Меня оно не касалось.