Андрей Валентинов - Локи

Молчали. Учебный мастер извлек из шкафа пакет с бутербродами, разложил перед собой, кивнув Лонже, но тот покачал головой. Кусок не лез в горло. Перед глазами все еще стоял желтый огонь фонаря и ржавый металл на покрытых старой пылью стеллажах. Сколько там снарядов? Тысяча? Больше?

– Гефрайтер!

Лонжа встал, но Скальпель нетерпеливо махнул рукой.

– Сидите, не на параде. Сколько вы заметили вентиляционных отверстий?

– Три.

– Я тоже.

Офицер встал, подошел ближе. Пришлось отставить кофе в сторону и подняться самому. Субординация!

– Унтер-офицер, ваши выводы?

Учебный мастер достал из кармана записную книжку, перелистал страницы.

– Стало быть, герр обер-лейтенант, содержание фосгена в туннеле увеличилось по сравнению с прошлым месяцем…

Лонжа это уже понял по кратким репликам, которыми успели переброситься офицеры. Двойная стальная дверь не была герметичной, находиться вблизи нее стало уже опасно.

– Снаряды, которые не снаряженные, вывести, конечно, можно…

– Нельзя! – резко перебил офицер. – Некуда! В Рейхе да и во всей Европе, нет заводов по утилизации. В море выбрасывать эту дрянь запрещено. Verflüchfer! Разве что в старую шахту спустить, но я бы не рискнул.

Унтер развел руками.

– Тогда лишь одно – залить все бетоном, включая вентиляционные отверстия, чтоб людей в крепости не травить. Может, лет через двадцать наука что-нибудь придумает.

Скальпель, взяв один из листов бумаги, щелкнул по нему ногтем.

– Вентиляционных отверстий четыре, но одно недоступно. Оно как раз там, где «компаусы», снаряженные снаряды. Их нужно перенести в другое место, но никто не разрешит, слишком велик риск.

Подошел к мокрому от недавнего дождя окну, отвернулся.

– А нас торопят. Крепость передается в ведение СС, склад мы обязаны эвакуировать. Но не это самое опасное.

Развернулся, бросил быстрый взгляд на плотно закрытую дверь.

– Не самое…

Поморщился.

– Только вам, больше никому. Есть сведения, что готовится диверсия. Да-да, именно у нас, на складе. Если хоть один проклятый снаряд рванет… Так что посматривайте, а то в следующий раз придется рапортовать непосредственно святому Петру.

Вновь отвернулся к окну.

– Himmelarschundwolkenbruch!

Между корпусами тихо, зато с плаца доносился гулкий звук сапог и бодрый глас десятков глоток.

Издалека строевая песня походила на обиженный рев медведя, запертого в тесную клетку. Лонжа, порадовавшись, что хоть эта доля его минула, решил организованно отступить в казарму. На плечах – форменная шинель, однако, зоркий офицерский глаз сразу же приметит поддетое под нее рубище. Это уже не наряд на кухню, а сразу в Sitzungssaal, причем с зубной щеткой.

Продумал маневр, наметил маршрут, укрытия по пути…

– Гефр-р-райтер-р-р!

Поздно! Столб вырос, словно из-под земли, заполняя собой мировое пространство. Надвинулся, засопел тяжело:

– И что на этот р-р-раз, гефрайтер Рихтер? Снова бр-р-родите чучело чучелом? Говор-р-рите, говор-р-рите, я вас внимательно слушаю.

Лонжа сложил два и два. Он из-под земли – и Столб тут как тут.

– Осмелюсь поинтересоваться, господин обер-фельдфебель! Почему это вы не на строевой подготовке?

Гора беззвучно дрогнула, затем послышался очень странный звук, нечто среднее между скрипом и рычанием. Столбы тоже смеются, пусть и редко.

– Покор-р-рнейше докладываю, наглец и р-р-разгильдяй Р-р-рихтер! Осуществляю общее р-р-руководство на пр-р-редусмотренном уставом р-р-расстоянии… И вообще, непр-р-равильно поют!

Наклонился, прогудел негромко:

Вздохнул гулко и продолжил громыхающим шепотом.

– Мы это еще в 1918-м пели, наслушался… Что там, Рихтер, под землей? Совсем плохо? Ротный вернулся от господина коменданта белый, как рыбье брюхо. И начальство сюда из Берлина катит, наверняка клизму со скипидаром привезет, по двадцать ведер каждому.

Лонжа задумался.

– Клизму? А подавайте-ка вы рапорт, господин обер-фельдфебель. Так, мол, и так, по состоянию здоровья… Может, еще успеете.

Столб поглядел странно.

– А вас, недоумков, на кого оставлю?

На фотографии двое – господин Домучик в шляпе и плаще и симпатичная девушка в легком осеннем пальто. Улица, высокие дома, узорные листья на мокром асфальте…

– Нет, ее не встречал, – Лонжа отдал снимок и отхлебнул кофе. – Штатское вам больше идет, герр гауптман.

Бывший нарядчик спрятал фотографию в папку.

– Не встречали? Ваше счастье. Иногда так и хочется отдать вас, Рихтер, в ее полное распоряжение. Жестоко, зато очень и очень эффективно… Так что вас удивило?

На этот раз он пришел к контрразведчику сам. Не в кабинет, на квартиру. Пустили сразу, и Лонжа еще подумал, что гости сюда заглядывают часто.

– Слух о возможной диверсии в Горгау действительно зафиксирован. Не нами, не Абвером, обычной полицией. Да, «крипо» подчиняется Гиммлеру, но какой с рейхсфюрера спрос? Глас народа! Хотите выпустить опровержение от имени подполья? Валяйте! Тогда уж ни у кого сомнений не останется.

Лонжа и сам был не рад, что рассказал. Нашел с кем делиться! Но получается, что больше и не с кем.

– Я вас, Рихтер, понимаю. Если станут искать диверсантов, ваша кандидатура вне конкуренции. Биография, мотивация, доступ, все подходит. Нет, это не я включил вас в группу обер-лейтенанта Кайпеля, постарался кто-то другой, но вышло очень удачно… Явились с повинной?

Лонжа не испугался. Удивился.

– Мелко же вы летаете, господин Домучик. Ради меня такое бы затевать не стали. Одно к одному: крепость передают СС, снаряды в подвале трогать нельзя, от нас требуют эвакуировать склад, а теперь еще этот слух.

Домучик встал, расстегнул верхнюю пуговицу кителя.

– Учить меня будете?

Прошелся по комнате, о чем-то размышляя, наконец, мотнул головой.

– Ладно! Я вам, Рихтер не верю, но сейчас наши интересы совпадают. Как готовится крупная дезинформация? Сперва собираются совершенно достоверные факты. В нашем случае это всяческие вполне реальные неприятности: мост рухнул, заключенные взбунтовались и бежали из лагеря, Теодор Эйке разбился на служебном «Мерседесе», некий молодой человек возложил на себя баварскую корону. Затем к этому добавляются неплохо сшитые выдумки, как с этой диверсией, например. И получаем в результате громадный разветвленный заговор. А дальше дело техники, арестуем тысячу, подвергнем обработке, сотня точно признается. Изюминка всего – некая ключевая фигура на процессе, самый главный свидетель. Такого выращивают долго, тщательно, с любовью…