Андрей Валентинов - Лейхтвейс

Интерно снимал комнату на первом этаже старинного, крытого черепицей дома неподалеку от храма Мадонны Смуглолицей. Визиту князя был очень рад и тут же выставил на стол бутыль непременного альянико. На разговоры особо не тянуло, и Дикобраз больше слушал, синьор же Канди, собеседниками явно обделенный, разошелся от души. О призраках, к счастью, речи не было – как и о причине, приведшей молодого человека в Матеру. Америго Канди говорил о театре. Первое впечатление не обмануло, он действительно хотел стать актером и даже учился в одной из театральных студий Турина. Что-то не срослось, но Америго, Мельпомене не изменив, обернулся театральным критиком. Не самым обычным – синьор Канди примкнул к маленькой, но тесной группе защитников диалектального театра.

– Единство итальянской культуры – в ее многообразии, – констатировал он, в очередной раз наполняя высокие глиняные стаканы. – Тосканский диалект велик, но слишком тесен. Именно в этом моменте мы с Дуче кардинально расходимся.

Князь театралом не был, ему с лихвой хватило Голливуда, тем не менее, внимал он собеседнику с немалым интересом. Будь в руке Дикобраза карандаш, на бумаге бы уже появилась волнистая, словно змея в ручье, линия. Синьор Канди, с удовольствием вещая о режиссерах, актерах и постановках, ловко обходил собственную скромную личность. Разве что помянул брата – студента филологического факультета, и то в связи с тем, что Канди-младший рос консерватором и помянутое многообразие не поддерживал.

С тем и вечер настал. Близилась ночь, а с ней – час призраков.

– Пожалуй, пойду, – рассудил князь. – Провожать меня не надо. Только, если вы не против, синьор, давайте все же определимся. Кому мне прикажете верить – вам или собственным чувствам? Должен же я знать, как себя вести при встрече, допустим, с… ламией?

Америго Канди понимающе кивнул.

– Вы не первый. Врач в нашей городской клинике меня, признаться, тоже не понял. Вероятно, мне не следовало ничего рассказывать, но что делать, если я вижу иначе, чем все остальные? Считайте, синьор Руффо, что мы с вами существуем в совершенно разных реальностях. И кстати, в привидений и духов я не верю – я о них знаю, а это совсем иное дело.

– А вы мне покажите парочку, – рассудил князь. – На месте и определимся.

Ценитель диалектов тяжело вздохнул.

– Рискну повториться: вы не первый. Не увидите! Впрочем… Пойдемте, я вас провожу.

Колонны старого храма тонули в вечернем сумраке. Окна не горели, высокий шпиль кампанилы терялся на фоне серых небес. Мадонна Смуглолицая встречала близкую ночь.

Америго Канди, включив фонарь, ударил желтым лучом по ступеням.

– Знаете, что здесь было, синьор Руффо? До того, как построили храм?

Князь кое-что помнил, однако решил не портить эффекта. Поздний вечер, древние камни – и театральный критик с фонарем. Mehr Licht! Света, больше света! [16] Предсмертные слова И. Гёте.

Луч фонаря скользнул выше, к подножию молчаливых колонн.

– Здесь стоял иной храм, очень давно, еще при греках, – святилище Артемиды. Потом пришли римляне, и богиня стала Дианой. Ее называли Градива – Шагающая. По легенде, в лунную ночь она выходит из храма – белая, в пеплосе до самых пят, с сияющим венцом на голове – и беда тому, кто встретится ей на пути!

– С собой уведет? – князь едва сдержал улыбку. – Наш подеста о ней не самого лучшего мнения.

Канди выключил фонарь, и темнота неслышно плеснула к самым ступеням.

– Можете смеяться, синьор Руффо. Подеста тоже смеется – пока сам не увидит. Градива, в отличие от всех прочих, не прячет свой лик. Вы просили показать, так смотрите. Достаточно прийти сюда в лунную полночь. Она появится из стены слева от врат и спустится вниз, на площадь. Пеплос очень длинный, и ей приходится слегка приподнимать подол. Шагает быстро, глядит только перед собой и молчит…

Голос театрального критика звучал негромко и без всякого пафоса. Так рассказывают о затмении Луны.

– Главное, не попасться ей на глаза, поэтому наблюдать лучше издали. Местные это знают, а вот такие, как мы с вами, порой бывают неосторожны. Два года назад один интерно, кажется, бывший студент, захотел заглянуть ей в лицо…

– И что? – не удержался князь. – Богиня не слишком постарела за две тысячи лет?

– Смейтесь, смейтесь!.. Он был не один, с двумя знакомыми, такими же ссыльными. Они все видели. Студент заступил путь, Градива посмотрела ему в глаза, взяла за руку, они пошли вместе – и вместе шагнули сквозь камень. Могу показать, где именно это случилось. По ступеням – и направо, там осталась узкая щель. Поступите подобно Фоме Апостолу – вложите персты!

Князь на миг закрыл глаза и увидел площадь, залитую холодным лунным огнем. Серый камень стен, мрамор колонн – и женщина в длинном ниспадающем платье. Браслеты на тонких руках, синие огоньки диадемы…

– Почему ты пришел так поздно, Сандро?

Собачий вой был отчетливо слышен даже в комнате, тоскливый, безнадежный, разрывающий душу. Князь пододвинул ближе керосиновую лампу и в который уже раз вспомнил о призраках. Этого, голосистого, следовало бы покормить, вымыть и вычесать – с тем и упокоить. Случай театрального критика сложнее. Князь чувствовал, что говорливый Канди не лжет, но и сумасшедшим никак не кажется. А еще усач-бригадир, зачем-то потащивший его прямиком на кладбище…

Загадки, загадки!.. Дикобраз подумал о том, что охотно обменял бы свои сценарии на судьбу охотника за привидениями. Всего-то и забот: святой воды набрать, молитвы выучить, захватив для верности пару берцовых костей Иоанна, бывшего аббата, а ныне святого. В его же нынешнем случае никакая святая вода не спасет.

На этот раз на листке бумаги царил относительный порядок. Квадратики, а между ними стрелки, просто, ясно и наглядно.

Испания – квадратик слева. Там хаос и раскол, «красные» и «белые» договориться не смогли и не смогут, полная несовместимость – разные виды. Север страны оккупировала Франция, Балеары – Италия, даже Португалия прихватила кусочки вдоль границы. Белые грызутся между собой, Санхурхо против Франко, романтик против реалиста.

В Европе на Испанию просто махнули рукой. Африка теперь начинается за Пиренеями.

Карандаш метнулся вправо. Такой же квадратик и тоже на букву «И» – Италия синьора Бенито Муссолини. Бывший капрал стóит двух генералов. И романтик, и реалист, мечтает об Империи, но враждовать с сильными соседями не жаждет. Великий план Чезаре-Мария де Векки – это большая Средиземноморская война. Может, и того хуже – Великобритания вступится за Францию, а в Германии помнят о Тироле.

Квадратик-Германия где и должно – на северо-востоке, вверх и чуть вправо. Стрелок там пока нет, неясно.