Николай Димчевский - На суше и на море. 1973. Выпуск 13

— Болден знает о твоем плане?

— Он узнает сразу же, как только мисс Алин любезно предоставит мне свою роскошную яхту.

— Конечно же! — она улыбнулась ему.

«Проклятые бабы! Все они теряют головы, стоит появиться перед ними какому-нибудь супермену, — размышлял Гарольд. — Почему бы Алин не остаться серьезной и не сказать просто: я не хочу быть виновной в вашей гибели и не дам вам лодку. Смелый, решительный мужчина здесь нам нужнее, чем мертвый там, на дне моря! — Нет, она ухватилась за первую же возможность спастись, пусть даже ценой человеческой жизни».

— О’кэй, — сказал Хокансон. — Тогда пойду соберу свой чемоданчик, — пригнувшись, он вышел из палатки. Они слышали, как захрустел песок под его ногами. Гарольд глазами, полными упрека, смотрел на девушку.

— Есть еще мужчины! — сказала она злорадно.

На следующее утро Хокансон собрался в путь. Он уложил немного белья, выбрал из продовольственных запасов кое-что покалорийнее, бросил в лодку спальный мешок и потребовал от Болдена автомат — от акул, как пояснил он. Карту он предусмотрительно положил во внутренний карман холщовой куртки…

Поначалу шеф скептически отнесся к замыслу Хокансона. Ведь в таком случае Болден мог бы оказаться в неприятном положении. Хокансон должен по меньшей мере обещать ему, что если на острове окажется рация, использовать в переговорах с «Шовэко» тайный шифр. А призыв о помощи, обращенный к французам, был бы для фирмы чувствительным ударом, равнозначным крушению всей рекламной кампании. Нетрудно сообразить, насколько выиграют от этого конкуренты.

Хокансон терпеливо выслушивал бесчисленные советы, с улыбкой отвечал на восторженные реплики и похвалы Алин. Незадолго перед отплытием он отозвал Гарольда в сторонку.

— Послушан, старина. — Он старался придать своему голосу отеческие интонации. — Я знаю, что это будет для меня твердым орешком. Шансов у меня пятьдесят на пятьдесят, не будем обольщаться. Но чему быть, того не миновать.

— Останься, Ральф, — умоляюще сказал Гарольд. — Никто не может требовать, чтобы ты рисковал головой. А у меня нет семьи…

— Сентиментальность тебе не к лицу, — с усилием улыбнулся Хокансон. — Кроме того, это дело требует большого опыта. Так что уступи старине Хоку дорогу, малыш. Но одно обещай мне: ты сядешь вот тут и не отнимешь от глаз бинокля. Мне не хотелось бы в случае аварии торчать на каком-нибудь подводном утесе и ждать, пока меня смоет волной. В случае нужды из пустых канистр вполне можно связать плот.

— Я буду наблюдать, пока ты не заберешься на Ровер.

— О’кэй. И вот еще что. — Хокансон вынул конверт из кармана куртки. — Писулька для тебя, но только в случае, если ты увидишь, что я пошел ко дну, или если я не вернусь через три Дня.

— Что это значит?

— Считай, что это романтические мысли воина перед битвой: «А если в меня попадет пуля, то это верная женушка моя меня поцеловала…»

— Ты просто…

— Свежеиспеченный болван, знаю. Возьми это, старина, у каждого есть своя слабость. Но одно условие: если я завтра появлюсь здесь, на рифе, живой и невредимый, ты отдашь мне мое завещание в целости и сохранности, иначе тебе несдобровать. Не хочу позориться. А теперь счастливо, малыш. Рад был повстречаться с тобой. И если снова увидишь Штаты, не забудь: ты обещал мне памятник на Гудзоне…

Он заковылял к бухте, где его ждала надутая до отказа резиновая лодка. Гарольд нерешительно последовал за ним. Он аккуратно положил конверт в задний карман шорт и застегнул молнию. Страшная слабость вдруг овладела им. Мальчишески задорный юмор Хокансона с трудом маскировал его глубокую подавленность. Пожалуй, он постепенно изучил уже своих спутников.

Но зачем ему, опытному человеку, лезть очертя голову в это опасное дело? И почему остальные не удерживают его от этого шага? Неужели Болдену наплевать, что он может потерять одного из ценнейших своих людей?

Гарольд остановился в двадцати шагах от берега. Ему не хотелось слышать слов прощания, этой смеси самообмана и шаблонной болтовни, от которой воротит душу. Если такой человек, как Хокансон, оставляет завещание, то он знает, что ему грозит.

Гарольд вернулся на холм, принес из палатки бинокль Болдена, развернул кресло в направлении Ровера и тяжело плюхнулся в него. На душе у него было скверно, как никогда.

Хокансон тем временем уже успел отчалить; он находился сейчас в нескольких метрах от гряды подводных камней, пробовал весло, смеялся громко над забавными короткими нырками не приспособленной к дальним переходам лодчонки и наконец лег на нужный курс.

Алин и Болден почти четверть часа стояли на берегу, с интересом наблюдая, как Хокансон лавировал между скрытыми каменистыми отмелями и коралловыми пиками. Щекочущий нервы спектакль, шоу, современный танец с ножами, в который вставили побольше сюрпризов, чтобы оправдать расходы зрителей.

Однако вскоре тем, на берегу, надоело стоять; устало передвигая ноги, они взобрались на вершину холма, потом подтащили кресла поближе к Гарольду. Ложа, первый ряд, идет новейший бой гладиаторов: человек против природы. Это вы должны непременно увидеть! Приходите сегодня же! Испытание нервов, гарантированы реальные опасности, без подделок и дублеров!..

— Дайте взглянуть в бинокль, — попросил Болден.

— Он поручил мне неотрывно наблюдать за ним.

— Ну и что? Мы и так будем наблюдать, оба! — Болден сидел словно на ипподроме. — Там, в открытом море, проходит сильное течение. Колоссальное зрелище: человек в скорлупке преодолевает морскую стихию!

— Сумасбродство! — Гарольд скрипнул зубами. — Мы должны были помешать этому. Одиночка среди рифов в надувной лодке — да он измучается до смерти!

— С такой нерешительностью мир не завоюешь. — Алин насмешливо фыркнула. — Я чувствую, что ему это удастся.

Гарольд взглянул на нее сбоку. Может, она еще думает, что Хокансон отправился поиграть в прятки со смертью, чтобы понравиться ей?

Они молчали почти целый час.

Невооруженный глаз еще различал лежащую на колышущейся воде и постепенно исчезающую точку, в которой уже трудно было угадать что-либо человеческое, она скорее напоминала какое-то мельчайшее насекомое, случайно занесенное ветром сюда, под жаркий купол южного неба.

Гарольд прижался к окулярам, глаза его болели от напряжения. Он все еще видел человека в лодке, отчетливо различал темные волосы над воротником светлой рубашки. Там. где сейчас греб Хокансон, вода словно кипела. Лодка описывала круги, взлетала и ныряла вниз вместе с волнами, человек судорожно колотил своим ничтожным веслом по взбесившимся валам.