Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

— Ричард, я думаю, тебе пока не стоит ходить в библиотеку. Ты выглядишь измотанным. Или это море пробудилось вновь?

Мэсон покачал головой, выдавил улыбку.

— Нет, с этим покончено. Наверное, я слишком много работал.

Мириам взяла его за руки.

— Ты спал ночью?

Она осмотрела ладони Мэсона.

— Милый, да они у тебя все в ссадинах! Должно быть, ты поранил их всего несколько часов назад. Ты можешь припомнить, когда?

Мэсон сочинил какую-то небылицу, чтобы успокоить ее, потом отнес кофе в кабинет. Он засмотрелся на утренний туман, лежащий на крышах, мягкое молочное озеро, повторяющее очертаниями полуночное море. Легкий туман рассеялся в солнечном свете, и поколебленная на мгновение реальность обычного мира вернулась в свои права, наполнив Мэсона острым ностальгическим чувством.

Он машинально потянулся за раковиной на книжной полке, но рука непроизвольно отдернулась, не успев ее коснуться.

Рядом стояла Мириам.

— Гадкая штуковина. — Жена по-своему истолковала его жест. — Как ты думаешь, Ричард, почему тебе снилось море?

Мэсон пожал плечами.

— Возможно, это какой-то вид генетической памяти…

Он едва не рассказал Мириам о волнах, которые по-прежнему слышит во сне, и о светловолосой женщине на краю утеса, чем-то манящей его. Но Мириам, как и все женщины, считала, что в жизни ее мужа должно быть место лишь для одной тайны. И разве болезненная для его самолюбия материальная зависимость от жены не дает ему права скрыть от нее кое-что?

— Ричард, что с тобой?

А перед ним уже вставали прозрачные веера брызг и обращенное к нему лицо заклинательницы волн.

На газоне перед домом воды было по пояс. Мэсон стянул куртку и швырнул ее в воду, потом пошел через улицу вброд. Волны поднялись выше, чем прежде, добрались до его дома, но Мэсон уже забыл о жене. Все его внимание было приковано к мысу, исхлестанному брызгами, почти скрывающими фигуру на самом краю утеса.

Мэсон, окруженный лентами светящихся водорослей, расталкивал воду, временами погружаясь по плечи. Почти выбившись из сил, он добрался до подножия мыса и опустился на колени.

Сверху до него доносилось пение струй, сбегающих по выступам утеса, глубокие басы бурунов, перекрываемые дискантом воющего ветра. Подхваченный этой музыкой, Мэсон карабкался по склону при свете луны, тысячекратно отраженной в бурлящем море. Когда он достиг гребня и взглянул на женщину, ее лицо скрылось за черным шарфом, но он смог разглядеть высокий прямой стан и стройные бедра. И вдруг пошла прочь, словно поплыла по воздуху.

— Стой!

Ветер заглушил его крик. Мэсон бросился вперед, и тогда она остановилась и обернулась к нему. Ее белые волосы опутывали голову серебряной пеной, а потом вдруг разлетелись, открыв морщинистое лицо с пустыми глазницами. Протянутая к нему когтистая рука, похожая на пучок белых прутьев, казалась ему лапой огромной птицы, готовой вот-вот взлететь.

Закричав, — а может, вопил этот призрак? — Мэсон отпрянул. Не успев ничего понять, он проломил деревянное ограждение и в лязге цепей и блоков провалился в шахту, навстречу эху, что шло из темной глубины.

Выслушав полицейского, профессор Гудхарт покачал головой.

— Боюсь, что нет, сержант. Всю неделю я работал на раскопе. В шахту никто не падал.

Одна из тонких реек ограждения, отломившись, покачивалась под ветерком.

— Но спасибо, что предупредили меня. Полагаю, что раз этот лунатик бродит поблизости, нам следует соорудить забор понадежнее.

— Не думаю, чтобы он добрался сюда, — ответил сержант. — Ему придется карабкаться. — Он добавил, словно только что вспомнил: — В библиотеке, где он работает, мне сказали, что вчера вы нашли в шахте пару скелетов. Я понимаю, что он исчез всего два дня назад, но не может ли один из них принадлежать ему? — Сержант пожал плечами. — Скажите, не могло ли тело попасть в какую-нибудь природную кислоту?

Профессор Гудхарт вбил каблук в дерн, покрывающий меловую породу.

— Чистый карбонат кальция, около мили толщиной, отложился в течение триасового периода, двести миллионов лет назад, когда здесь плескалось большое внутреннее море. Скелеты, найденные нами вчера, мужской и женский, принадлежат скорее всего рыбакам-кроманьонцам, жившим на берегу до того, как оно пересохло. Правда, совершенно непонятно, каким образом останки этих кроманьонцев попали в меловой слой — ведь этой шахте не более тридцати лет. Однако это уже не ваша, а моя проблема.

Возвращаясь к полицейской машине, сержант покачивал головой. Когда они отъехали, он поглядел на уходящие вдаль мирные пригородные домики.

— Очевидно, когда-то здесь было древнее море. Миллион лет назад. — Он взял с заднего сиденья мятую фланелевую куртку. — Теперь до меня дошло, чем пахнет одежда Мэсона, — морской солью.

Перевод Е. Кофман

Увы, в наше время никто больше не отдыхает в Пурпурных Песках, да, впрочем, может быть, никого уже и не осталось, кто бы еще помнил или хотя бы слышал о них. Но с десяток лет назад, когда мы с Фэй, в ту пору еще образцовые супруги, приехали сюда, чтобы приобрести дом 99 по улице Стеллависта, Пурпурные Пески считались самым фешенебельным курортом.

В те давние времена расцвета и благополучия они были излюбленным местом отдыха и развлечений толстых киномагнатов, придурковатых дочек миллионеров и экстравагантных вояжеров-космополитов.

Хотя уже и тогда, еще до того как этот праздник жизни был сметен экономическим кризисом, большинство экзотических вилл и дворцов в Пурпурных Песках пустовало, сады заросли, бассейны высохли, а сам городок превратился в запущенный второсортный парк. И все-таки воздух городка был манящ и таинствен, как будто знаменитости только что покинули курорт и вот-вот вернутся сюда.

Я отлично помню нашу первую поездку по улице Стеллависта в сопровождении агента по продаже недвижимости.

Каких усилий стоило нам с Фэй сдержать возглас восторга!

Почти священный трепет охватывал нас, когда мы узнавали имена бывших обитателей того или иного особняка. Думаю, что Стамерс, наш молодой агент, хохотал в душе, глядя на двух провинциальных простофиль.

Почему-то с особой тщательностью он расхваливал самые странные и угрожающе нелепые здания. Очевидно, в этом заключался его профессиональный прием — ошеломить и взвинтить клиента, так чтобы тот с чувством облегчения согласился приобрести что угодно, хотя бы отдаленно напоминающее нормальное человеческое жилье.