Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

Не смея приблизиться, Керанс смотрел на страшную истощенную фигуру, лежавшую перед ним. Человек был похож на оживший труп, выползший из могилы в канун судного дня.

Вдруг Керанс понял, почему человек не заметил его. Глубокие глазницы превратилась в узкие черные воронки, в гноящейся глубине которых тускло отражался солнечный свет. Оба глаза были почти полностью закрыты роговыми наростами, образовавшимися на месте бесчисленных волдырей, и Керанс подумал, что этот бедняга вряд ли может видеть что-нибудь, кроме умирающего солнца. Когда диск опустился за джунгли и на серый дождь, как на занавес, легли сумерки, голова человека приподнялась, как будто он хотел восстановить исчезающее изображение солнца на своей сетчатке, потом вновь упала на каменное изголовье. Множество мух загудело над его лицом.

Керанс наклонился, собираясь заговорить. Человек, казалось, уловил его движение, и его впавшие глаза искали смутную фигуру рядом с собой.

— Эй, парень. — Его голос напоминал слабое дребезжание. — Ты здесь, солдат, иди сюда! Откуда ты пришел? — Его левая рука скользнула по влажной глине. Он вновь повернулся к уходящему солнцу, не обращая внимания на мух, облепивших его лицо и бороду. — Оно опять заходит. Ааа-ах! Оно уходит от меня! Помоги мне, солдат, и мы пойдем за ним. Пойдем сейчас же, пока оно не ушло.

Он протянул руку к Керансу, как нищий за подаянием. Затем голова его вновь упала и дождь заструился по почерневшему черепу.

Керанс нагнулся. Несмотря на губительное влияние солнца и дождя, остатки одежды незнакомца позволяли определить, что это был офицер. Его правая рука, до сих пор сжатая в кулак, внезапно разжалась. На ладони лежал маленький серебристый диск с круглым циферблатом — карманный компас, входящий в комплект экипировки летчика!

— Эй, солдат! — человек вновь заговорил, его незрячее лицо повернулось к Керансу. — Я приказываю тебе: не оставляй меня! Ты можешь пока отдохнуть, я подежурю. Но завтра утром мы двинемся.

Керанс сел рядом с ним, развязал свой маленький узелок и платком убрал влагу и дохлых мух с лица человека. Поглаживая его по щекам, как ребенка, он осторожно сказал:

— Хардман, я Керанс… доктор Керанс. Я буду с вами, но сейчас отдыхайте.

Хардман никак не отозвался.

Воспользовавшись тем, что Хардман забылся, Керанс начал своим карманным ножом вынимать плиты черепицы и строить примитивное каменное убежище вокруг лежавшей навзничь фигуры, затыкая щели пучками вьющихся растений, сорванных им со стен. Защищенный от дождя, Хардман забеспокоился в этом укрытии, но вскоре уснул, дыхание его было тяжелым и хриплым. Керанс отправился в джунгли и набрал съедобных ягод, потом вернулся и сидел рядом с Хардманом, пока вершины окружающих холмов не озарил рассвет.

В течение следующих трех дней он оставался с Хардманом, кормя его ягодами и промывая его глаза остатками пенициллина. Он расширил укрытие и сделал подстилку из листьев, на которой они оба спали. После полудня и по вечерам Хардман сидел в открытой двери, глядя сквозь дождевую завесу туда, где должно было быть солнце. В промежутках между ливнями светило озаряло его высохшую кожу и вызывало некоторые проблески сознания. Он не узнавал Керанса и называл его по-прежнему — «солдат», иногда пробуждаясь от апатии и разражаясь серией несвязных приказаний. Керанс все лучше понимал, что истинная личность Хардмана погребена в руинах сознания, что его поведение и реплики являются лишь бледным отражением этого «Я». Керанс решил, что лейтенант потерял зрение с месяц назад и, инстинктивно выбираясь на возвышенное место, добрел до этих развалин. Отсюда он лучше видел солнце — единственное, что еще воспринимала сетчатка его глаз.

На второй день Хардман начал прожорливо есть, как бы готовясь к длительному путешествию через джунгли; к концу третьего дня он уничтожал по несколько огромных гроздьев ягод за раз. Силы, казалось, стремительно возвращались в его огромное мосластое тело, и к концу третьего дня он уже мог подниматься на ноги. Керанс не был уверен, что Хардман узнал его, но монологи с приказами и инструкциями прекратились.

Керанс не удивился, когда, проснувшись на следующее утро, обнаружил, что Хардман ушел. Он прошел по его следам до края леса, где в реку вливался небольшой ручей. Осторожно оглядывая темные заросли папоротников, он несколько раз позвал Хардмана, слушая, как эхо возвращает его голос. Решение Хардмана уйти он воспринял как сигнал самому себе. Он и так слишком долго задержался здесь, а Хардмана он еще, возможно, и встретит в их общей одиссее на юг. Пока глаза его смогут воспринимать солнечные сигналы, пока ему удастся избегать нападений игуан, Хардман, подняв голову к солнцу, будет стремиться на юг.

Следующие два дня Керанс провел в убежище на случай, если Хардман решит вернуться, потом выступил сам. Его запасы истощились, и теперь он нес с собой лишь узелок с ягодами да кольт с последними двумя патронами. Часы его все еще шли, и он использовал их показания для определения направления, продолжая считать дни и делая каждое утро пометки на своем поясе.

Пройдя долину, он пересек мелкий ручей, собираясь достичь берегов реки. По-прежнему проливные дожди заливали землю, но теперь они шли лишь в течение нескольких часов после полудня и вечером.

Когда река свернула на запад, он оставил ее и двинулся прямо на юг, уйдя из густых джунглей холмов и углубившись в более редкий лес, который, в свою очередь, уступил место нескончаемым болотам.

Двигаясь по краю топи, он неожиданно оказался на берегах большой лагуны с милю в диаметре, окруженной песчаными пляжами, сквозь которые, как береговые шале, проступали видимые издалека верхушки нескольких разрушенных зданий. В одном из них он отдыхал целый

день, стараясь подлечить лодыжку, которая почернела и распухла. Глядя в окно на спокойное зеркало воды, он ждал, когда же вечерний дождь нарушит этот покой. Когда же дождь прекратился и вода успокоилась, в ней, казалось, отразилось все, что он видел в своих бесчисленных снах.

По изменению температуры он определил, что прошел уже около ста пятидесяти миль. Все вокруг поглотила невыносимая жара, поднявшаяся до ста сорока градусов, и он не хотел покидать лагуну с ее пустыми пляжами и спокойным кольцом лесов. Он знал, что Хардман скоро умрет и что его собственная жизнь тоже может вскоре оборваться в бескрайних джунглях юга.

В полусне лежал он на спине и думал о событиях последних месяцев, завершившихся их прибытием в центральную лагуну и началом этой безумной одиссеи, думал о сумасшедшем Стренгмене и его аллигаторах и с глубоким чувством сожаления и печали вспоминал лицо и спокойную улыбку Беатрис.