В Глухов - На суше и на море

Проснулся от толчка. Рефрижератор содрогается, а потом дребезжит, точно старенький двухвагонный трамвай на стыке рельсов. За иллюминаторами взлетают хлопья пены. Шатаясь, выхожу на палубу. А палуба-то изгибается — как тогда на самоходке в Азовском море. Только там зыбь была меньше. Вот снова прошла судорога по стальному корпусу судна, снова выгнулась палуба, повис над водой нос, стукнулся о волну, взметая вверх пену, — и задребезжало все. Кажется, судно вот-вот рассыплется. Другим судам достается не меньше. Спасатель «Бравый» мотается как поплавок, а эти рыбацкие ПТС, предназначенные для озера Зайсан, чуть не на дыбы встают. Но «Бравый» — морской буксир, а рыбацкие суденышки поднимаются на одной волне, с ними ничего не случится. А вот что будет с «Беломорским», с самоходками? С теми, что поднимаются на две-три волны? По какой-то ассоциации вспоминаю Ломоносова, родившегося в здешнем краю:

Потом вспоминаются вполне прозаические рассказы Наянова о том, как одну за другой ломало баржи у Русского Заворота и как наши торопились вытащить людей, потому что долго в такой воде не продержишься: три-четыре минуты — и тогда судороги, и конец. Чего только не полезет в голову от такой качки и от безделья. Лучше пойду на камбуз, сварю ребятам черный кофе покрепче. На камбузе причитает тетя Сима, наша новая повариха, из Архангельска.

— Ой, дура я, погналась за длинным рублем!

Время от времени, прерывая свои жалобы, она подбегает к борту. Гаврилыч ведет себя как истый джентльмен и не оставляет тетю Симу в беде.

— Ну, что ты причитаешь, — говорит он. — Может, еще и не утонем. Давай я кашу помешаю, а ты иди в каюту.

Я тащу кофе на мостик. Там сейчас и стармех, и боцман, и Евгений Семенович, и Алька, и новый старпом Альберт Днепровский. Они говорят, что уже полопались направляющие рельсы крана на комингсах трюма. А в форпике у нас мертвый балласт — сорок тонн, так что судно испытывает сейчас деформацию на излом где-то в районе первого трюма. Алька сменяется с вахты — он теперь второй помощник, и мы с ним поселились в одной каюте. «Спать буду, — говорит он. — Хорошо в шторм спать, когда знаешь, что ничего не случится». Я хочу спросить, откуда он это знает, но Алька уже храпит. В полночь ему на вахту. Я не сплю и без конца езжу по койке. Вот, говорят, на «Ленине» по две койки у каждого — для бортовой качки и для килевой, перпендикулярно друг к другу установлены. Впрочем, бессонница мучит меня недолго. Я заснул тяжелым сном и проснулся оттого, что кто-то сильно тряс меня за плечо и дергал за ногу.

— Подъем! Скорее вставай, скорее! У нас уже воды полтрюма! — Это Альберт Днепровский, наш новый старпом.

Еще ничего не соображая, сую ноги в сапоги, накидываю на плечи телогрейку и выбегаю на палубу, прихватив по дороге брезентовые рукавицы. Ох, и пакость же на палубе. Мотает из стороны в сторону, обдает холодными брызгами — дождь, волны, пена. У форпика и первого трюма суетятся ребята. Бегу туда, скользя по мокрой палубе. Стармех Толя и Юрка налаживают мотопомпу, она отсырела, фыркает, чихает и не заводится. Внизу в первом трюме Володька и боцман Толя рубят настил, чтобы опустить шланг мотопомпы. Да, вода плещется в трюме. А море беснуется, и дождь такой холодный и мерзкий. «Что делать?» Володька вылезает из трюма:

— Вот так, Боря, вода в трюме.

— Что делать?

— Быстро за пластырем, — командует Альберт.

Мы снимаем тяжеленный ковер пластыря. В трюме вода… Значение этого деловитого синонима отчаянному «тонем!» пока еще не доходит до моего сознания. Кряхтя, тянем пластырь. Надо заводить его под киль, но неизвестно, где пробоина. Дно первого трюма скрыто толстым термоизоляционным настилом, а уж там, под этим настилом, где-то пробоина, может быть, не одна, потому что вода прибывает быстро. Мы суетимся, прикрепляя концы к пластырю. «Осторожно, в воду не смайнайся», — твердит Евгений Семенович. А вода все прибывает. Боцман поднимает к нам мокрое от пота красное лицо, в трюме уже по колено. Мы и сами промокли до нитки под дождем.

С борта подходит спасатель «Бравый». Значит, Димка уже связался с радистом на флагмане. Вон на мостике Наянов и его заместитель Клименченко. Спасатель подошел совсем близко. Димка говорит, что они предлагают нам свою помпу. Волны швыряют спасатель из стороны в сторону. На мгновение он вырастает над нами черной громадой — кажется, еще чуть-чуть, и он обрушится на рефрижератор всей своей тяжестью. Евгений Семенович машет: «Отходите!» При таком волнении спасателю не подойти, а мы не можем поймать на лету девяностокилограммовую помпу. Оглушительно стрекочет наша мотопомпа, но вода убывает медленно.

— Евгений Семенович! — кричит в микрофон Клименченко; голос у него встревоженный. — До Колгуева сорок миль. Сорок миль до Колгуева! Продержитесь?

Откуда мы знаем? Капитан только машет рукой: «Отходите!» Того и гляди волны положат на нас «Бравый». Спасатель отходит. Мы остаемся одни… Нет, конечно, не одни: радист Кузьма передает с «Бравого»: «Следуем рядом!» Это тот самый Кузьма, что читал мне Есенина в Вилкове. В полутора кабельтовых за нами следует и одесская самоходка Вахтина: на всякий случай. Волны бьют и бьют в скулу рефрижератора. Нос качается — «дышит», его теперь тянут вниз и вода, и балласт. А под настилом хлещет вода и, небось, лопаются шпангоуты и флоры. Мы все возимся и возимся под дождем, но что можно сделать, если не знаешь, куда заводить пластырь. Ребята молчат, никто сегодня не шутит, и мне тоже становится ясно, что дело плохо. Море покрывается красноватым налетом — к рассвету. Вода все прибывает в трюме. Мы давно уже промокли до костей.

— Ну что ж, — говорит капитан. — Идемте ко мне в каюту, согреемся, а то заболеете.

Он достает спирт, выданный перед уходом в Арктику на случай вот такого веселья. Мы садимся на койку. Пока он наполняет стаканы, я засыпаю. Через час или два кто-то трясет за плечо: «Вставай. Чуть не проспал царствие небесное». Прямо перед нами низкий и точно ножом обрезанный западный берег острова Колгуева. Значит, продержались. Продержался наш вконец разломанный и, как выяснилось, всерьез тонувший рефрижератор. Мы дотянули до берега сорок миль, но в трюме уже на полтора метра воды, и ее многотонный груз ломает судно. Холодно и неприютно. Моросит дождь.

Мы спускаемся в трюм. Вода. Настил вспучен. «Рыбины», какие-то щепки и палки плавают по трюму. Мы начинаем вскрывать весь теплоизоляционный настил. Была бы простая самоходочка, а это — рефрижератор, какой тут сложный и толстый настил на дне трюма: битум, сетка, потом доски, куски войлока, фольга, пакеты какие-то, потом снова доски, брусья. Все это мы рубим топорами, разворачиваем ломами. Воду удалось откачать быстро: мы стали лагом с «Бравым», а у них электропомпа.