В Глухов - На суше и на море

…Наконец-то отход. Раннее утро. Солнышко. И волнение совсем небольшое. Как будет вести себя наш рефрижератор? Пока все идет как по маслу. Но волнение усиливается. В открытом море снова начинает ломать. На судне с нами механик-наставник Маркин. Он бегает по трюму, смотрит. Нет, дела плохи, опять все по швам ползет. Наянов спрашивает по радио, дойдем ли мы до Оби. «Не дойдем», — отвечает совсем расстроенный Евгений Семенович. «Нет, не дойти», — подтверждает Маркин. Мы лезем в трюм. Маркин приказывает нам ставить подпорки в трюме, и сам берется за топор.

Мы работаем вчетвером: сварщик Артур Швенке, боцман Толя, Маркин и я. Во время перекура в полутемном гулком трюме Маркин вдруг начинает вспоминать про немецкий лагерь. Он попал туда с другими моряками, оказавшимися к началу войны в немецких портах, — всех потом согнали в лагерь Вильцбург. Там много было наших перегонщиков — Клименченко, Козадеров, Дальк, Нерсесьян, Вахтин… Рассказывает Маркин просто, без громких слов: как он раздобыл для своих голодных товарищей буханку хлеба, а тут обыск. Вот натерпелся страху, думал: сейчас найдут и шлепнут. Но буханку не нашли… После войны тоже за этот лагерь натерпелся. Так и живет все время рядом с опасностью, в неизменной своей телогреечке. Вчера вылез ночью из трюма, сложил ее на сдвинутых стульях в кают-компании и заснул.

Вскоре мы подошли к Поворотному бую, что у самой Печорской губы. И тут стало совершенно ясно, что дальше оба рефрижератора вести нельзя, они должны повернуть в Печору и уйти на завод для ремонта, а уж на будущий год — на Обь. Что ж, некоторый отсев бывает при каждом перегоне, это не лишает его экономической целесообразности. Рефрижератор мой попал в отсев, и плавание для него кончилось — теперь Нарьян-Мар, Печора, завод. А мне хотелось еще поплавать по морю и увидеть вечные льды. Пришлось проситься на новое судно, и Наянов приказал мне пока пересесть на флагман до Диксона, а там перейти в новую команду.

Мне было очень грустно прощаться с ребятами. Все звали зимой, после перегона, в гости, даже старик Гаврилыч…

Не знаю даже, чего я ожидал от Диксона. Просто всю жизнь слышал: Диксон, Диксон… Тысячи километров проходят моряки, добираясь до Диксона: «Вот уж придем в Диксон!» Одним нужна фотопленка, другим просто хочется истратить деньги, третьим не терпится «по капочке» вина, четвертые мечтают увидеть, наконец, живую девушку, пятым, вообще, надоели вода и лед. И, конечно, все без исключения рвутся на почту — там скопились письма за месяц, за два, за три.

И вот воскресным утром мы приходим в Диксон. Рядом с нами стоит какой-то морской транспорт, а за ним — «Ермак». Да, тот самый «Ермак», дедушка ледокольного флота, удивительный и легендарный «Ермак». На берегу, у самого нашего борта матросы с «Ермака» ловят пузатых рыбок, похожих на бычков. В жизни не видел такой удивительной рыбной ловли. В черную воду они опускают леску с крючками без всякой наживки и через полминуты подсекают и вытаскивают рыбешку, а то и двух. Но нам сейчас не до «Ермака» и не до рыбок — мы бежим в Диксон.

На портовых воротах величавая надпись: «Арктический морской порт Диксон». Неподалеку среди бурых и черных обомшелых камней небольшой надгробный памятник из рыжего местного камня с прожилками. На нем белая доска и надписи по-русски и по-норвежски. Это могила Тессема, одного из тех, кто погиб, осваивая Арктику.

Фотографируемся у памятника. Подходит какой-то паренек в мичманке и кожаной куртке, наверное с «Ермака».

— Этот чудак был с Амундсеном, норвежец…

Чудак — звучит совсем не обидно, а даже очень по-дружески.

— Когда ихнюю «Мод» затерло во льдах, — продолжает наш добровольный гид, — то Амундсен послал его за помощью. И он девятьсот километров протопал. Один! Сильный был человек. И замерз, уже тут, около Диксона. Даже огни ему были видны. Обидно, верно?

Я смотрю на худощавого парнишку в куртке, который так сочувственно вспоминает беднягу Тессема. Совсем еще пацан, но успел повидать, наверное, другому на жизнь хватило бы. Из племени «водоплавающих», как говорил на рефрижераторе стармех Толя. Почему-то вспоминаются и беды нашего рефрижератора. Да, кто в море не бывал…

От памятника Тессему открывается великолепный вид. Там внизу, в бухте, наши «омики», паромы, самоходки, танкеры и установленные на лихтеры «Ракеты» — те самые, что мы перегоняли через Черное и Азовское.

Идем в гору к «центру» Диксона по деревянным мосточкам. Маленький зеленый домик — райком комсомола, потом магазин с романтической надписью «Диксонторг». Два десятка двухэтажных деревянных домиков. Вот и весь город. Из-за оттепели городок утопает в грязи, но по деревянным мосточкам и по камням вполне можно передвигаться. Почта закрыта по случаю воскресенья.

Парни с «Ермака» приглашают нас осмотреть ледокол, и мы, конечно, охотно соглашаемся. Старикашке «Ермаку» уже шестьдесят четыре, и ходит он до сих пор на угле. Говорят, его не сегодня-завтра «переведут на пенсию» и поставят рядом с «Авророй». Его рубка украшена орденом.

В кают-компании «Ермака» — красное дерево. Старинная фотография: спуск на воду «Ермака», построенного в Ньюкасле в 1898 году. Мы лазим по уютным каютам комсостава, а потом попадаем в общий кубрик: в большом зале двухэтажные койки — вагонки. Это для кочегаров, их на судне шестьдесят пять человек, и для матросов. Одни спят после вахты, другие собираются на вахту. Зачем же столько кочегаров? Мы идем в котельную — ба! Да это настоящий морской музей, действующая модель корабля прошлого. В котельной гудят десять огромных котлов, отверзты десять топок, расположенных на уровне груди. Четким отработанным движением кочегары поднимают на лопате уголь и толкают в топку. Другие подвозят уголь на тачках, многие раздеты до пояса, и все обливаются потом. Значит, вот как это: «Дверь топки привычным толчком отворил…» А ему и правда пора в музей, этому «Ермаку» с прожорливой топкой и каютной иерархией.

Мы перебираемся к себе на судно. Федор Васильевич и Клименченко только что вернулись из штаба ледовой проводки. Сюда, на остров Диксон, где расположен штаб, стягиваются нити от всех караванов, ледоколов, метеостанций. У Севморпути работа совсем иного рода, чем у обычного пароходства. Там обеспечили судно всем необходимым, помахали фуражкой, и «Счастливого плавания!» А здесь с судами все время нужно нянчиться. Ледоколы пробивают им путь во льдах, тащат, выручают из беды. Самолеты дают ледоколам карту ледовой разведки, оказывают еще много разных услуг. Метеостанции и суда ледово-гидрологического патруля снабжают сводками и самолеты, и ледоколы. Все сводки поступают в штаб. Здесь их переносят на одну большую карту — карту сражения с Арктикой. И штаб решает, когда и как действовать, куда бросить силы.