Джеймс Баллард - Водный мир

Будто умирающий нищий, он вцепился клешней в Керанса. Затем голова запрокинулась, и дождь заструился по черному черепу.

Керанс опустился на колени. Несмотря на дружные усилия солнца и дождя, остатки форменных брюк показывали, что это офицер. Правая рука человека, остававшаяся сжатой в кулак, теперь слабо раскрылась. На ладони лежал небольшой серебристый цилиндрик с круглым циферблатом — карманный компас из аварийного набора летного состава.

— Эй, солдат! — Человек внезапно ожил, безглазая голова повернулась к Керансу. — Я приказываю, не бросай меня! Теперь можешь отдохнуть, пока я буду на вахте. Завтра двинемся.

Керанс сел рядом, развернул свой сверточек и принялся вытирать дождь заодно с дохлыми мухами с лица мужчины. Затем, прижав ладони ко впалым щекам, будто обращаясь с ребенком, осторожно сказал:

— Хардмен, это Керанс — доктор Керанс. Я пойду с тобой, но постарайся отдохнуть. — Хардмен никак не откликнулся на свою фамилию, однако его брови слегка изогнулись в удивлении.

Пока Хардмен лежал спиной к алтарю, Керанс при помощи складного ножа принялся выкапывать некоторые из растрескавшихся каменных плит прохода. Когда набралось достаточно, он соорудил вокруг лежащей навзничь фигуры грубое каменное убежище, прикрывая трещины сорванными со стен ползучими побегами. Хотя и защищенный от дождя, Хардмен поначалу беспокойно заворочался в темном алькове, но вскоре погрузился в неглубокий сон, то и дело переходя на хриплое, затрудненное дыхание. Керанс ушел во тьму к краю джунглей, набрал там с деревьев пригоршню съедобных ягод, затем вернулся к убежищу и сидел с Хардменом, пока над холмами позади них не забрезжил рассвет.

Керанс оставался с Хардменом последующие трое суток, подкармливая его ягодами и поливая его глаза остатками пенициллина. Он укрепил хижину еще несколькими каменными плитами, а также набил листьями грубый тюфяк, чтобы они могли на нем спать. В течение дня и вечера Хардмен сидел в открытом проходе, сквозь туман наблюдая за отдаленным солнцем. В промежутках между бурями промытые дождем лучи придавали слегка зеленоватой коже лейтенанта странное, интенсивное сияние. Он не смог вспомнить Керанса и обращался к нему просто как к «солдату», порой выходя из своей апатии, чтобы отдать целый ряд бессвязных приказов касательно завтрашнего дня. Керанс все больше чувствовал, что подлинная личность Хардмена теперь глубоко погружена в его сознание и что внешнее поведение и отклики лейтенанта представляют собой просто-напросто бледное отражение этого состояния, на что накладываются симптомы его делирия [8] Бред со зрительными галлюцинациями. и радиоактивного заражения. Керанс догадывался, что зрение лейтенант потерял примерно месяц назад, а затем чисто инстинктивно полз на более возвышенную землю, что поддерживала развалины храма. Отсюда он мог лучше воспринимать солнце — единственную сущность, сильную настолько, чтобы еще вбивать свой образ в его почти утраченную сетчатку.

На вторые сутки Хардмен принялся жадно есть, словно готовясь к очередному прорыву сквозь джунгли; к концу третьих суток он поглотил несколько связок гигантских ягод. Казалось, силы стремительно возвращаются в его громадный оборванный остов, и в течение дня лейтенанту удавалось держаться на ногах, опираясь на плиты прохода, пока солнце тонуло за лесистыми холмами. В том, узнавал он теперь Керанса или нет, последний не был уверен, однако монологи приказов и инструкций прекратились.

Керанс не сильно удивился, когда, проснувшись на следующее утро, обнаружил, что Хардмен ушел. Поднявшись в жидком рассветном свете, Керанс прохромал по лощине к опушке леса, где небольшой ручей раздваивался на своем пути к далекой реке. Там он поднял взгляд на темные сучья древовидных папоротников, покачивающиеся в темноте. Слабым голосом он позвал Хардмена по фамилии, прислушиваясь, как глухое эхо пропадает среди мрачных стволов, а затем вернулся в хижину. Он смирился с решением Хардмена двигаться дальше без всяких комментариев, предполагая, что теперь может увидеть, а может и не увидеть этого человека во время их общей одиссеи на юг. Пока его глаза достаточно сильны, чтобы чувствовать далекие сигналы, испускаемые солнцем, а также пока игуаны не могут его учуять, Хардмен будет двигаться вперед, ощупью находя путь через лес, с головой, поднятой к солнечному свету, пробивающемуся сквозь ветви.

Керанс переждал еще двое суток в хижине на случай, если Хардмен все же решит вернуться, а затем и сам тронулся в путь. Медицинские запасы теперь иссякли, и нес он только корзину ягод и кольт, где было всего два патрона. Часы по-прежнему шли, и Керанс пользовался ими как компасом, также поддерживая аккуратную регистрацию проходящих дней посредством зарубок на ремне каждое утро.

Проследовав по лощине, он забрел в неглубокий ручей, намереваясь достичь берегов далекой реки. Время от времени сильнейшие ливневые бури били по поверхности воды, но теперь они казались ограниченными несколькими часами дня и вечера.

Когда курс реки потребовал от него несколько миль двигаться в западном направлении, Керанс отказался от попытки и продолжал держаться южного курса, оставляя позади более глубокие джунгли холмистого региона и входя в более светлый лес, который в свою очередь сменился обширными болотистыми участками.

Пройдя вдоль границы болот, Керанс вдруг вышел на берега громадной лагуны, больше мили в диаметре, окольцованной пляжем белого песка, из которого торчали верхние этажи нескольких полуразрушенных многоквартирных домов, издалека похожих на пляжные туалеты. В одном из них он сутки отдыхал, пытаясь залечить лодыжку, которая почернела и распухла. Глядя из окна на водный диск, Керанс наблюдал, как дневной ливень в неустанной ярости молотит по водной глади; когда облака ушли и вода разгладилась в стеклянное полотно, ее краски, казалось, резюмировали все перемены, свидетелем которых он стал в своих сновидениях.

То, что он уже одолел более ста пятидесяти миль на юг, Керанс мог определить по отмеченному им подъему температуры. Жара вновь стала всепроникающей, температура поднималась до шестидесяти градусов, и он испытывал крайнюю неохоту покидать лагуну с ее пустыми берегами и тихим кольцом джунглей. По какой-то причине Керанс не сомневался, что Хардмен скоро умрет, да и его собственная жизнь не может сильно затянуться в бескрайних девственных джунглях.

В полусне он лежал на спине, раздумывая о событиях последних лет, имевших кульминацией прибытие отряда в центральные лагуны, что затем запустило его в нейроническую одиссею, а также о Странгмене с его безумными аллигаторами. Наконец, испытывая глубокие уколы сожаления, Керанс, сколько мог, задерживался на ясных воспоминаниях о Беатрисе и ее живительной улыбке.