Александр Черченко - Сказание о системном администраторе

В «подвальчик» Семён вернулся несколько озадаченный. Осмотрев меня, сидящего прикованным к «креслу» (на самом деле это было сложное железное сооружение для пыток) он опять вернулся к веселому расположению духа.

— Оставьте нас, — приказал он помощникам и те торопливо вышли, закрыв за собой дверь. Семен подошел ко мне вплотную и потрогал замки, надежно приковавшие к креслу мои руки, ноги и лоб.

— Правильно, Сёма, нужно самому все проверять, чтобы не получить однажды пулю в лоб из-за какой-то мелочи, — обратился я нему, приветливо.

Хлесткий удар в мою левую скулу не стал для меня неожиданностью, но я фальшиво застонал.

— Для тебя я до конца твоих дней Семён, а Сёмой, в этом мире, меня может называть только Яков! Теперь, по поводу твоей ксивы. Во-первых, Яков никогда не употребляет слово «ликвидируй», во-вторых, нет никакой схемы «за номером четыре», а в третьих учитель Яков целует только роскошных женщин! Я пока не знаю, как ты здесь оказался, но думаю, что смогу и сам, получше всякого психиатра вывести тебя на чистую воду. Подумать только, отдать его Плотникову! Сейчас ты мне без всяких профессоров все честно расскажешь! И про Демьяна расскажешь и про Ставра и про себя! Кстати, могу тебя обрадовать, учитель твой любимый, Ставр на днях издох! И это прекрасно, он уже задолбал меня своими проповедями! А ты мне все расскажешь!

— Обязательно расскажу, — ответил я, по-прежнему приветливо и даже беззаботно, — но для начала я кое-что поведаю о тебе, самом, Сёма.

Второй удар в мою правую скулу, был несколько тяжелее, но чувствовался расчет пока меня не калечить. «Настоящий мастер», — подумал я сплюнув.

— Что ты можешь обо мне знать, ботаник из зоосада?

— Имей терпение, пупсик, и твое любопытство будет удовлетворено.

Слово «пупсик» насторожило Семёна и он отошел от кресла на пару шагов.

— Ладно, говори, даю пять минут.

— Мне хватит четырех минут и двадцати трех секунд, ведь речь пойдет хоть и о яркой, но короткой судьбе.

— Говори, сука, быстрее, иначе, сейчас по твоей заднице пойдет ток.

— Итак, Семён Борисович Адлов (глаза Сёмы, при упоминании его настоящей фамилии широко раскрылись и оставались таковыми уже до конца) родился в приморском городе Одесса, в семье потомственных советских чекистов. Деда его расстреляли как троцкиста, а отца мальчик не знал (с ним была связана какая-то темная история) и он перешел на попечение к могущественному дяде Яше. Детство и юность гениального в своем роде парнишки прошли не в играх, а в суровом режиме специальной учебы и тренировок. К 18 годам отборные учителя превратили мальчика в зрелого мужчину. И какого мужчину! Мастер-боец, полиглот, подрывник, снайпер, организатор, секретный агент, разведчик — в общем натуральный Джеймс Бонд в квадрате. Паренек стал совершенным оружием высокоточного действия и нужно признать, что среди его жертв было немало людей его же склада и подготовки. От его руки погибали разные люди — коварные финансисты, агенты разведслужб, боевые армейские генералы, умнейшие политики и даже серые кардиналы «СТО».

Про его многочисленные задания, убийства, теракты, про сакральное посвящение в Братство Белых Джипов я не буду рассказывать. Внешняя сторона жизни не самое интересное. Обратимся лучше внутрь. Кем, в итоге стал, по сути, Семён Борисович Адлов? Ответ прост — он стал палачом. Но каким палачом! Видимо, отсутствие нормального детства, тайна отца, особое воспитание и так далее, в этом пусть Плотников разбирается, сыграли с ним злую шутку. Когда он вступил во взрослую жизнь, в нем вдруг проявились такие черты характера, что даже одно время беспокоили дядю Якова. В характере Семёна образовалась некая гремучая смесь из подлости, гордости, жестокости, расчетливости и черт его знает чего еще!

Тонко рассчитанная подлость доставляла Сёме глубочайшее удовольствие. Он возбуждался от неожиданного для себя самого и особенно для родных и близких людей подлейшего поступка. К примеру, он, однажды, изменил молодой жене именно в момент ее несчастья, когда она попала в больницу. Людей, которые помогли ему в чем-то однажды он искренне ненавидел и всеми способами старался поиздеваться над ними. Подлость словно бы освежала его. Только одному человеку он был верен как пес — дяде Яше.

При этом, он оставался истинным самураем и к жизни своей относился по-философски легко. В спальне, над кроватью он повесил самодельный плакат из ватмана, похожий на транспарант. Красным по белому там написано: «Приветствую тебя — последний день моей жизни!» Сёма сам написал эти слова, в которых сосредоточилась его философия. И хотя лично своими руками он устроил последний день жизни для очень многих людей, и хотя он был дьявольски осторожен и неуязвим, он отлично понимал всю хрупкость и ненадежность бытия. Эти слова встречали его каждое утро и вероятно уравновешивали его рисковый, авантюрный характер. Сёме нравилось играть с судьбой, чувствовать себя на грани, брать у жизни все до самой последней возможности. До последней капли, копейки, глотка удовольствия.

Но, рано или поздно, приходится отвечать за свои слова, особенно если они написаны таким жирным и крупным почерком. Однажды в прекрасный, солнечный день он встал на пути одного бывшего системного администратора, на моем пути. И он вряд ли бы смог поверить, что тот солнечный день заведет его скоро в эту мрачную сырую ночь — последнюю ночь его жизни.

Я умолк и больше не улыбался, наблюдая исподлобья за реакцией Семёна. Он хранил молчание, заложив руки за спину и расхаживая взад-вперед. Видимо мой рассказ потряс и увлек его, заставив о чем-то задуматься. Не исключаю, что он размышлял только над одним вопросом — каким образом ко мне попала вся эта информация? Я отвлек его от размышлений.

— Теперь, инквизитор, можешь начинать свое грязное дело, но больше я тебе ничего не скажу!

Мои последние слова будто вывели его из мыслительного тупика и послужили сигналом к действию. Драма подходила к финальной стадии.

— Инквизиция! — Презрительно отозвался Сёма, растягивая это слово, — какая грубая работа — ломать кости, поджаривать мясо. Непрофессионально, глупо и… стыдно! — Вдруг, ни к селу ни к городу, добавил мой палач и я понял, что такие разглагольствования для него не редкость, а словно бы рутина, и как старый профессор университета он иногда заговаривается и задумывается о чем-то своем во время лекции. Между тем Сёма продолжал.

— Лишать человека его здоровья, сводить с ума, это же чудовищное и непростительное дилетантство! Слава богу, с тех пор многое изменилось в пользу человека, мы стали гуманнее, — Сёма порылся в чемоданчике и звякнул чем-то железным.

— Наш девиз — «здоровье прежде всего и как можно дольше»!