Лев Могилев - Окно в прошлое

- Но ведь «ощущать» и «существовать» - различные понятия!

- Кто же спорит с этим! А еще что скажете? Нечто вроде апории Зенона, правда?

- Да, мудрено…

- Постараюсь пояснить на примерах. Представьте племя пигмеев, жизнь которых - одно мгновение. Для нас это мгновение - настоящее, а у них в этом мгновении сосредоточено прошлое, настоящее, будущее. Следовательно, сфера нашего ощущения времени значительно шире, чем у этих пигмеев. Другой пример… Вы. конечно, помните оригинальный рассказ Герберта Уэллса «Новейший ускоритель». Допустим, можно ускорить физиологические процессы в тысячи раз. Тогда и ощущения наши соответственно ускорятся. Если бы это служилось, мы за одну секунду успели бы пережить много приключений и увидеть много удивительного.

- Но ведь это немыслимо!

- В том плане, как представил автор, - да, а вообще… Вспомним о теории относительности Эйнштейна. Наука говорит, что длительность процессов зависит от скорости движения тела. Давайте же полетим в фотонной ракете к туманности Андромеды… Первую половину пути мы будем лететь с ускорением, вторую - с замедлением, а в середине пути наша скорость достигнет субсветных величин. На такой полет потребуется, как говорят ученые, 27 собственных лет или полтора миллиона лет по земному летоисчислению. И вот представьте, хотя это трудно представить, что мы с огромной все возрастающей скоростью движемся в космос. Далекие точки звезд сбегаются в сторону нашего движения. Их цвет и форма причудливо изменяются: в центре скопления они фиолетовые, ближе к краю - синие и красные. А мы несемся сквозь мрак, сквозь вечность…

Профессор увлекся. Он то расхаживал по кабинету, то останавливался передо мной. Папироска у него в руке давно потухла.

- Как же мы будем ощущать себя во времени,- продолжал он, - что будет для нас настоящим? Сфера нашего ощущения во времени неизмеримо расширится. Мгновение будет заключать в себе годы земной жизни, в нем будут спрессованы судьбы земных поколений, их надежды, мечты, свершения… Не правда ли, удивительно?

- И удивительно, и даже страшно!

- В своем романе «Машина времени». Герберт Уэллс высказал очень интересные мысли… Но когда читаешь эту книгу, невольно встает вопрос: может ли человек целым и невредимым перенестись из одного времени в другое? - Едва ли! Ведь человек, как материальная система, может существовать только в определенных рамках времени… Но есть явления, которые, как я считаю, существуют в бесконечно широких рамках времени - это электромагнитные и гравитационные явления. Скорость их распространения - предел скорости. А можно ли создать такую электронную систему, которая, взаимодействуя с нашим мозгом, бесконечно расширила бы во времени границы нашего восприятия?

- У меня создалось впечатление, Виктор Григорьевич, что свои философские построения вы делаете, исходя из субъективной оценки времени…

- Э, дорогой мой, вы совершенно неправильно меня поняли! Речь идет о соотношении субъективного и объективного. Чае, минута, секунда в нашей системе отсчета строго объективны. Но можем ли мы во сне или в беспамятстве судить о времени? Человек может при определенных физиологических состояниях переживать чрезвычайно емкие мгновения. Так, например, за одну минуту он может испытать массу сновидений… Эти примеры, на мой взгляд, еще раз заставляют задуматься над Такими субъективными характеристиками времени, как «настоящее», «прошлое», «будущее». Какой показатель избрать для настоящего? Как установить границу между прошлым и настоящим, настоящим и будущим? В этих понятиях условность… Вот, например, яркая вспышка света… Для того, чтобы свет достиг сетчатки, требуется ничтожно малый промежуток времени, а чтобы зри • тельный импульс достиг по нерву мозга, нужен значительно больший промежуток времени. Следовательно, процесс ощущения и вызвавший его фактор разобщены во времени. Настоящим для нас в этом случае будет сам физиологический процесс, а не то, что он отражает. Но давайте отбросим это небольшое расхождение во времени… Что же получается? Единственным мерилом настоящего является совпадение во времени окружающего с физиологическими процессами нашего ощущения. А ведь мы связываем настоящее и сущее! И выходит: существует лишь то, что совпадает во времени с физиологическими Процессами нашего ощущения. Вот и поставили мы себя в центр вселенной…

Воробьев загадочно улыбнулся.

- А, быть может, существует и то, что не совпадает во времени с нашими ощущениями, а? - обратился он ко мне.

Я лишь пожал плечами.

- Время представляется мне, - продолжал он, - как нечто великое, объемное, как пространство… Мы. люди, в меру своих ограниченных физиологических возможностей, ощущаем лишь маленький «кусочек» этого великого, именуя его «настоящим».

- Это трудно постижимо, Виктор Григорьевич! Как палеонтолог, я привык довольно просто оперировать со временем, отсчитывая его миллионами и даже сотнями миллионов лет…

- Согласен. Но ведь в этом и суть научного познания!

Профессор закурил папироску.

- Утомил я вас наверно…

- Что вы! Так интересно!

- Ладно уж… Вот я вам покажу… - Он взглянул на часы. - Ох-хо-хо. заговорились! Давайте-ка сменим кабинет на столовую.

Выпив чашку кофе, я поспешил откланяться. Разумеется, я получил очередное приглашение.

После этого я побывал у профессора несколько раз. Мы много беседовали. Признаюсь, рассуждения профессора смущали меня. Они были так необычны, так не согласовывались с привычными представлениями о действительности, что рождали естественное, чувство недоверия. Я не раз ловил себя на мысли, что передо мной человек, одержимый маниакальной идеей, воспоминание о загадочном альбоме рождало тревожное ожидание.

Скажите, разве у вас не появлялось желание отрешиться от неумолимой логики вещей? Разве мир не являл вам в часы размышлений свою загадочную романтическую сторону? Да в сущности и не плохая вещь - романтика… В ней - свое очарование. Она не только противоречит науке, но и во многом помогает ей.

И вот Настал, наконец, один из самых замечательных вечеров моей жизни. Мы сидели в столовой у открытого окна. Теплый августовский ветерок чуть-чуть шевелил штору. С улицы доносился неумолчный шум большого города. Сгущались сумерки, но Воробьев предложил не зажигать огня.

- Люблю я, знаете, сумерки. В них что-то благотворно действующее на нервы.

Он встал и. облокотившись на подоконник, загляделся в окно. Я видел его узкую чуть сутулую спину с выступающими лопатками. Его небольшая сухая фигура силуэтом рисовалась на фоне окна. Только прядь волос на виске блестела в слабом свете.

- Ну вот, уважаемый тезка, - заговорил он через минуту. - сегодня я решил показать вам свое сокровенное. Я достаточно надоел вам за последние дни рассуждениями. Боюсь, что у вас сложилось обо мне нелестное мнение. Вот и спешу оправдать свою философию.