Лев Могилев - Окно в прошлое

Он провел меня в смежную с кабинетом комнату, единственное окно которой было плотно закрыто тяжелой шторой. Комната скупо освещалась электролампочкой, подвешенной у самого потолка под розовым абажуром. В ней не было другой обстановки, кроме двух кресел и низкого полированного шкафчика, над которым к стене был прикреплен большой матовый экран в красивой овальной раме. Профессор усадил меня в кресло напротив экрана, а сам подошел к шкафчику.

- Поскольку вы не физик, - заговорил он, - я не буду утруждать вас техническими пояснениями, а сразу перейду к демонстрации своего изобретения.

Он открыл дверцы шкафчика, и я увидел два отделения - верхнее и нижнее, - облицованные материалом, напоминающим фарфор. Оба отделения освещались электролампочками. В нижнем находилось какое-то электронное устройство. Я видел радиосхемы, блоки печатных схем и множество других совершенно непонятных для меня деталей. В верхнем отделении было нечто совершенно для меня непонятное: на бесчисленных, пересекающихся под разными углами тросиках были укреплены тысячи прозрачных, сверкающих всеми цветами радуги кристаллов. Отделение напоминало ларец с драгоценными камнями. Там находились также тончайшие спирально закрученные проволочки, какие-то ампулы, наполненные цветной люминисцирующей жидкостью, и многое другое, что я не сумел запомнить. Я подозревал, что профессиональный секрет профессора заключен именно в верхнем отделении. Так и оказалось.

- То, что вы видите, - результат моей многолетней работы. Вот здесь, - профессор указал на верхнее отделение. - находится основная часть прибора. Ну а сейчас без лишних рассуждений начнем.

Он закрыл дверцы шкафа и склонился над небольшим пультом, расположенным под экраном. Долго настраивал какие-то рычажки, переводил стрелки, нажимал кнопки. Наконец экран засветился бледно-голубым светом.

- Виктор Григорьевич! - воскликнул я, - а ведь мне ясно! Догадываюсь… Это - новая, и, конечно, наиболее совершенная модель телевизора.

- Не торопитесь! Прошу вас, не торопитесь с заключениями, - обернулся ко мне профессор, - вы, батенька, еще ни о чем не догадались!

Он выключил в комнате свет и, пользуясь освещением от экрана, продолжал настраивать прибор. Я же сидел, озадаченный его словами и, затаив дыхание, следил за каждым его движением.

И вот в -центре появилось яркое желтое пятно. Оно быстро увеличивалось. Оно охватило всю площадь экрана, залив комнату солнечным светом. И вдруг… Я привстал от неожиданности. Экран исчез. В раме открылась широкая перспектива.

Передо мной берег моря. Оно густо-синее. Белые гребешки волн. Ослепительно-голубое небо дышит полуденным жаром, но его, кажется, смягчает влажный морской ветерок. Совсем близко, на песке, большой ноздреватый камень, нагретый солнцем.

Видение было настолько отчетливым, что создавалась полная иллюзия открытого окна. Я различал каждую песчинку, каждую шероховатость, каждую трещинку на камне. Я видел комки зеленых водорослей, присохших к нему, маленькие раковины, попавшие в углубления… Я с изумительной ясностью видел, как отступающая волна оставляла на песке влажный след. Я был настолько поглощен всем этим, что голос профессора заставил меня вздрогнуть.

- Нравится?

- Это… это…

- Ладно уж! Давайте-ка лучше смотреть…

Вдали над морем появилась темная точка. Она быстро приближалась. Вот уже это не точка, а, видимо, птица. Она неуклюже машет большими крыльями.

Странная птица!

- Смотрите! - Воробьев схватил меня за рукав, - он летит прямо на нас. Сейчас мы его…

В это время загадочный летун круто повернул и стал удаляться.

- Уходит! - воскликнул Воробьев и начал быстро настраивать прибор.

И вот море наступает на нас. Кажется, я смотрю из рубки стремительно идущего парохода. Быстрее… быстрее… Гривастые волны уходят глубоко под меня. Берег позади, за спиной. Мы нагоняем летуна. Вот уже можно различить его длинную шею, перепончатые крылья. Вот… Но что это?! Четкая видимость внезапно пропала. Экран подернулся голубым туманом. Огромная тень косо скользнула по нему и исчезла.

- Ах ты, сорвалось! - искренне огорчился профессор.

Экран стал меркнуть и наконец совсем погас. Воробьев зажег свет. Он вновь колдовал над пультом. Временами из шкафа доносилось легкое жужжанье, затем оно умолкало. Экран не зажигался.

- Вот ведь, подумайте, досада какая! - с виноватой улыбкой оглядывался на меня профессор.

Я молчал, боясь помешать ему разговором. Долго настраивал он свой удивительный аппарат. Долго ждал я, затаив дыхание. И вот труд профессора и мое терпение были вознаграждены: на экране вновь появилось слабое голубое сияние.

- Наконец-то! - воскликнул Воробьев, удовлетворенно потирая руки. Он прошелся по комнате и закурил папиросу.-

- Пожалуй, возьмем другой квадрат… Несколько правее… - рассуждал он сам с собой, словно забыв обо мне.

Я, конечно, не понимал, о чем он говорит, и сидел тихо, как школьник. И вот он снова погасил свет, и вновь передо мной открылось удивительное окно.

На сей раз картина была несколько иной, море сместилось влево, прямо перед нами уходила вдаль береговая коса, ярко сверкающая под солнцем, а вправо, у самого горизонта, едва заметной полоской виднелся лес.

- Да, далековато, - рассуждал Воробьев, - ну что ж, попробуем.

Он перевел несколько стрелок на пульте, и лес начал приближаться. Я различал вершины деревьев. Пальмы?… Огромные перистые листья, прямые,, как колонны, стволы. Лес вырастал причудливой зеленой стеной.

Верхушки ближних Деревьев скрылись из поля зрения.

Толстые чешуйчатые стволы уходили ввысь. Между ними - темные густые заросли. Огромный, как кружево изрезанный лист наплыл на экран. Мы прошли сквозь него, и вновь открылось причудливое переплетение стеблей и листьев. Я хорошо различал их матово-зеленую поверхность, покрытую бурыми пятнышками. Широкие синие тени легли на землю от стволов. Почва была топкая, болотистая. Многочисленные полузаросшие, подернутые зеленью озерки виднелись тут и там. Мы медленно двигались вперед сквозь стволы, сквозь густые заросли папоротников и хвощей. Я видел легкое колебание воздуха, насыщенного теплыми испарениями. Я ощущал эти испарения в своих легких и на своей коже. Чем глубже проникали мы в лесную чащу, тем темнее становилось вокруг. Солнечный свет не мог пробить вершины. Лес напоминал сумрачный готический храм. Исполинские стволы лепинодендронов и каламитов были густо обвиты плетями лианоподобных папоротников. Их тонко изрезанные листья напоминали кружева.

Зловещая тишина первобытного мира. Нет конца этому удивительному лесу. Нет конца нашему необычайному путешествию! Сколько прошло времени - не знаю! Но вот вдали показался солнечный просвет. Непроходимая чаща раздвинулась, и перед нами блеснула гладь большого озера. Лес темной стеной обступил его по берегам. Султаны огромных мечевидных листьев отчетливо выделялись на фоне неба. Ветерок поднимал на воде легкую рябь.