Владимир Калашников - Летописи Нэпэла

— Не сомневаюсь, что Сайгейр был собран и сшит, — продолжал Шейруп, — Фрекс желал бы иметь в среде своих заговорщиков убийцу одного Императора, и врага другого. Но отбросим прочь тяжкие воспоминания о былом. Твоего отца уже не вернёшь… — Шейруп вздохнул тяжко. Пытался передать печаль по поводу безвременной кончины племяннику. Только вот в сердце Императора не было места для таких мелочей. Там жила другая грусть. — Он в Мире Героев… А нам надо думать, как совладать с доктором Фрексом. Прикажешь накрыть квартал бомбовым ударом?

— Крайние меры ни к чему, — проговорил Нэпэл. — Мы поступим по-другому. Придётся изменить первый приказ: каннибала расстрелять, а вместо него послать нашего секретного агента глубокого внедрения. Пусть вотрётся в доверие, разузнает что к чему. Здание клиники держать под круглосуточным наблюдением. Незаметно подтянуть к нему войска Военведа и Гибеша. В близлежащих строениях расположить тяжёлую артиллерию. Перекрыть все подземные коммуникации ведущие в клинику, для предотвращения побега заговорщиков. Приступить немедленно.

Шейруп протянул Нэпэлу бумагу, исписанную отточенным за долгие годы мелким твёрдым почерком. Император размашисто расписался по диагонали, от угла до угла листа.

— Император! Осталось десять секунд. Время приветствовать народ, — тихо проговорил не выходя из тени стены телохранитель.

— Спасибо за напоминание, Мрекс! — Нэпэл схватил со стула бронеплащ, накинул, пуговицы застёгивать не стал. Распахнул тяжёлые двери, и ворвавшийся вихрь отбросил чёрные полы. Быстрым шагом вышел на террасу, оказался над миллионной толпой, что немедленно взорвалась оглушительным криком, приветствуя человека в чёрном мундире и плаще, развевающемся подобно крыльям за спиной.

Сэйпог ничего не говорил, ведь знал, что упоминание об Арне отзовётся болью в груди друга, ведь понимал, что Нэпэл уже переполнен этой болью. Не понимал только одного, почему эта боль не проходит с годами, — а сколько их минуло с той поры, когда Нэпэл в последний раз видел желанную женщину. Сэйпог мог бы ещё представить, что такая долгая любовь была бы возможна, если бы Император специально распалял себя — смотрел на фотографии любимой, или читал её дневники. Или наблюдал за ней в реальном времени на экране — камеры-то были, их тайно установили дома у Арны, на службе, с камерами за женщиной неотвязно следовали охранники из Гибеша. Смертоносные — для всех, кто решит повредить разум Императора, убив его любимую. Но Сэйпог твёрдо знал — Нэпэл честно пытается забыть её. Ни разу не спрашивал отчёта о делах Арны, не высказывал желания посмотреть архивные кадры — те, что с удовольствием смотрел Сэйпог, — от камер, установленных в ванной комнате. Вычеркнул из жизни всё, что могло напоминать о прежней любви. Нет, не прежней!.. Не желала единственная и вечная любовь становиться былой.

Нехорошо предаваться печали в первые минуты нового года. Надо занять чем-то Нэпэла. Отвлечь хоть как-то. Или хотя бы попытаться.

— Предлагаю отправиться сегодня в Императорскую Оперу! — проговорил Сэйпог.

— В мою оперу? — кисло улыбнулся Нэпэл. — Я не против.

В сопровождении извечного кортежа, — телохранители, личный доктор, секретарь-офицер, — они покинули дворец. Промчались по пустым ночным улицам, избегая сворачивать на площади, где продолжалось празднество. Гигантское здание оперы, — куда больше императорского дворца, — надвинулось, заслонило небо. Да что там, небо… Оно — лишь тонкое порывало, что наброшено там, высоко-высоко, на башни Оперы, на конусовидные крыши, что как горы.

Машины и охрану оставили в древнем парке перед Оперой. Лишь вдвоём вошли внутрь, оказались в зале, оббитом посеребрённой парчой, с гобеленами на стенах. Уже ждал старик-распорядитель, заведовавший императорской ложей, — одетый по старому, в панталоны и камзол с широким складчатым воротником из белого шёлка, — снял шляпу и поклонился торжественно, коснувшись пышными перьями на тулье носков высоких гостей.

— Что идёт сегодня? — поинтересовался Нэпэл.

— В малых залах gothic-оперы, «Моя умершая невеста» и «Страх льющихся слёз». В больших залах black-опера «Машины гибельного дня», death-опера «Дети умершего озера» и heavy metal-опера «Мёртвый и слепой гвардеец», — скучным голосом говорил Сэйпог. Потом оживился: — Но мы идём смотреть и слушать не это — сегодня премьера легендарного «Мастера желаний» из цикла «Ночные желания», с замечательной Силье в главной роли!

— Это power-metal, с вкраплениями готики? Я не ошибся?

— Всё верно, и голос Силье придаёт всегда особенную глубину арии Тарьи. Но ты сам всё услышишь…

Они последовали за стариком-распорядителем, сначала по секретной лестнице, скрытой в толще стен оперы, потом через анфиладу низких комнат, затянутых чёрным бархатом, и абсолютно пустых. Вошли в украшенные серебряными львами двери, — и мир, сгустившийся до размеров тайных переходов вдруг развернулся, расширился до огромного зала.

С десяток этажей вниз, на каждом роскошные ложи. А в самой глубине зрительный зал, отгороженный от возвышающейся сцены оркестровой ямой.

Нэпэл опёрся на украшенные массивной золотой отливкой перила, всмотрелся в огромную сцену. Там подправляли бульдозером каменные башни замка, восточное его основание омывали волны океана, из которого должен был выйти Океаномрождённый.

— Если вы захотите увидеть какой-либо момент подробнее, наставьте целеуказатель на плёночный экран, натянутый между перилами и потолком, и держите левую кнопку, пока не появится масштабированное изображение… — дребезжал распорядитель.

Император перегнулся через перила, голова и плечи прошли сквозь экран, холодная плёнка защекотала уши. Сэйпог нервно шагнул к Нэпэлу, — ухватить, если вздумает прыгнуть, — старец повис на локте, вообразив видно, что глава Гибеша решил подтолкнуть любимого Императора. Но Нэпэл просто смотрел на переполненный людьми зал, на забитые до отказа ложи. На зрителей, — одни из них регулировали экраны, другие читали либретто, в ожидании начала.

Сэйпог стряхнул злобно с рукава распорядителя. Всё, всё — мир! Император не собирается прыгать. Никто не собирается сбрасывать Императора. И никто не собирается душить надоедливого распорядителя. Но последнее — до поры до времени.

Нэпэл смотрел вниз, теперь только на людей, на их лица. Ни одного счастливого. Почему так? Есть лица радостные — оттого, что увидят долго ожидаемую оперу. Но это радость мимолётная, люди оставят стены оперы, память об увиденном притупится, и лица снова омрачатся. Некоторая часть, — наиболее упрямые, — будет сопротивляться. Уж он-то знает, и сам пытался… Но надетая улыбка только усугубляет то, что творится в душе.