Алан Фостер - Чужой-3 (перевод А.К. Андреева)

Эндрюз многозначительно прокашлялся и раскрыл тоненькую книжку.

— Мы предаем в твои, о Господи, руки это дитя и этого солдата. Их тела расстаются с мраком нашего мира. Они навеки освободились от зла и боли. Избави их души от неприкаянного блуждания, но воссоедини их с душами тех, кто оставил наш мир прежде.

Внизу, у пульта управления плавильной печью, заключенный Трой слушал траурную церемонию по интеркому. Когда Эндрюз дошел до оговоренной ранее фразы, Трой взялся за рычаги и регуляторы на пульте управления. Желтые контрольные огни сменились зелеными. За спиной Троя раздался низкий рев, постепенно он переходил в свист, который становился все более и более высоким. Потом стих и он. Контрольные огни свидетельствовали, что необходимая температура достигнута.

Под ногами тех, кто стоял наверху на мостках, в плавильной печи с ревом бушевало ослепительно-белое пламя. В общем полумраке цеха оно было особенно впечатляющим. Но на этот раз пламя так и не дождалось тонн руды, а возле печи не толпились инженеры и технологи, готовые точнейшим образом отрегулировать параметры процесса восстановления руды, ее превращения в металл и шлак. Теперь пламя лизало голые стенки печи.

Рипли наблюдала за разгоравшимся огнем, и по ее щекам катились слезы. Она не рыдала, не издала ни единого звука — молча переживала свою печаль, свои воспоминания. Были только слезы. Клеменз сочувственно покосился в ее сторону. Ему очень хотелось обнять эту женщину, успокоить, но стесняло присутствие других и в первую очередь Эндрюза, и Клеменз не решился сказать даже пары слов в утешение.

— Дитя и взрослый мужчина покинули этот мир, — продолжал бубнить Эндрюз. — Пусть тела их изувечены, но зато души бессмертны и будут жить вечно.

Начальник колонии замолчал, и заключенные повернулись к Диллону. Тот торжественно, нараспев заговорил:

— Мы, страждущие, можем задать вопрос: почему? Почему наказываются невинные? К чему эти жертвы? Зачем эта боль? Но Господь не дает обещаний, не объясняет причин. Просто одних он призывает к себе раньше, других — позже.

Поднимавшийся из плавильной печи невыносимый жар заставил заключенных, стоявших на стреле подъемного крана, поторопиться. Они раскачали мешки и сбросили их в печь, поспешно отступив туда, где было менее жарко. Мешки несколько раз перевернулись в воздухе, и их поглотило адское пламя. Лишь у края печи на мгновение взметнулся высокий язык огня.

Рипли пошатнулась и, чтобы не упасть, схватилась за руку Клеменза. От неожиданности тот тоже чуть было не потерял равновесия, но, к счастью, удержался на ногах и поддержал женщину. На этот небольшой эпизод обратили внимание все заключенные, но в глазах мужчин была не зависть, а лишь сочувствие. Только Диллон, заканчивая свой панегирик, ничего не заметил.

— Но эти отошедшие в мир иной души никогда не познают тех трудностей, печалей и боли, которые еще не раз встретятся на жизненном пути каждого из нас, кто останется здесь. Поэтому мы с легким сердцем расстаемся с телами умерших. Ибо в каждом семени есть обещание цветка, и в каждой смерти, как бы ни был мал умерший человек, всегда таится новая жизнь. Новое начало.

В морозном, туманном воздухе скотобойни, среди подвешенных на крюках туш что-то зашевелилось. Тяжелая буйволиная туша дернулась, потом бешено затанцевала на цепях.

Никто не видел, как разбухло и раздулось брюхо туши, как расправилась и натянулась шкура, пока не стала походить на оболочку дирижабля. Никто не видел, как в конце концов внутреннее давление будто взорвало шкуру, разбросав по всему помещению куски мяса, жира, внутренних органов, печени, желудка и обрывки кишок, похожие на свернувшиеся в клубок веревки. И что-то еще.

Это что-то приподняло голову, судорожно распрямилось. С врожденной целеустремленностью небольшое чудовище медленно развернулось, знакомясь с обстановкой. Оно уже охотилось: сначала довольно неуклюже, потом все быстрей и быстрей уверенно помчалось по скотобойне в поисках жертвы. Оно обнаружило отверстие в стене, быстро осмотрело его и исчезло в темном воздуховоде.

С момента, когда чудовище вырвалось из туши, и до его исчезновения в воздуховоде прошло меньше минуты.

Закончив речь, Диллон склонил голову. Его примеру последовали другие заключенные. Рипли бросила взгляд на них, потом на плавильную печь, в которой бушевало управляемое автоматами пламя. Она подняла руку, почесала в голове, потом за ухом. Не прошло и нескольких секунд, как ей пришлось почесаться еще раз. Лишь после этого она обратила внимание на свою руку.

Все пальцы были покрыты чем-то вроде живой темной пыли.

Рипли с отвращением тщательно вытерла руку о комбинезон и, подняв глаза, встретила понимающий взгляд Клеменза.

— Я вас предупреждал.

— Хорошо, признаю, вы были правы. Но что мне делать теперь?

— Можете жить с паразитами, — сказал медик, — или… — Он провел ладонью по своей бритой голове и сочувственно улыбнулся.

Рипли поморщилась:

— Другого выхода нет?

Клеменз покачал головой:

— Если бы был, мы бы давно его нашли. Недостатка в стимулах мы не испытываем. Тщеславие — один из тех пороков, которые в конце концов приводят человека на Фиорину. Но вам беспокоиться не о чем. Волосы отрастут, как только вы покинете эту планету, однако если не принять мер, насекомые обязательно сожрут их до самых корней. Паразиты малы, но аппетит у них прямо-таки невероятный; к тому же они не приучены хорошо себя вести за столом. Поверьте, вы будете выглядеть намного хуже, если попытаетесь не замечать насекомых, хотя бы потому, что от зуда сдерете ногтями кожу.

Рипли сдалась:

— Хорошо. Где тут у вас парикмахерский салон?

— Прошу прощения, — виновато ответил Клеменз, — но его хозяин перед вами.

Расположившиеся в ряд стерильно чистые душевые кабины до самого потолка были выложены матово-белой плиткой. Сейчас все кабины, кроме одной, были пусты. Стоя под потоками горячего дезинфицирующего раствора, Рипли изучала себя в зеркале, вделанном в стенку.

Странное чувство возникает, когда видишь себя без волос. Казалось бы, волосы — это такая ничтожная, почти эфемерная часть тела. Единственная деталь внешнего вида, которую при желании легко изменить. У Рипли было такое ощущение, будто она удивительным образом стала меньше ростом. Королева, внезапно лишившаяся короны, — вот что такое женщина без волос. Но волосы отрастут. Во всяком случае Клеменз заверил, что отрастут. Заключенным приходилось сбривать волосы регулярно. Избавиться от насекомых раз и навсегда было невозможно.

Рипли намылила бритую голову. Непривычно ощущать голый череп. Несмотря на мощный поток горячей воды, мороз пробежал у нее по коже. В горнообогатительном комплексе, возможно, не хватало многого, но воды было вдоволь. На берегу залива имелась огромная опреснительная установка, в достатке снабжавшая ею как все производственные объекты, так и обслуживавший их персонал. Даже при минимальной производительности установка давала намного больше воды, чем требовалось двум дюжинам заключенных.