Жозеф Рони-старший - Звездоплаватели (авторский сборник)

— Я и сам стремился к этому, — вырвалось у меня вместе со вздохом облегчения.

— Сейчас главная проблема в том, чтобы найти доступное средство общения, — озабоченно сказал Ван дер Хевен.

Сцепив руки за спиной, он принялся расхаживать по кабинету, потом вдруг радостно воскликнул:

— Эврика! Вам следует обучиться стенографии: эти закорючки легко поддаются расшифровке — в отличие от вашего письма. И еще диктофон! Его записи можно прокручивать с любым замедлением. Итак, решено! Вы остаетесь в Амстердаме и будете жить у меня. Я немедленно сообщу об этом вашим родителям.

От счастья у меня закружилась голова: наконец-то начали сбываться фантастические мечты, порожденные муками одиночества и мыслями о смерти. Ужас минувших лет исчез, словно его и не было, и слова — "заново родился" — вдруг приобрели осязаемый смысл.

Чудеса, начавшиеся в день моего прихода в Амстердам, продолжались и потом. Не стесненный в средствах, Ван дер Хевен нанял для меня преподавателя стенографии и обзавелся самым современным диктофоном, а затем приступил к тщательному исследованию зрения, слуха, мышечного строения, двигательного аппарата и пигментации своего неожиданного пациента. Результаты опытов превзошли все его предположения: он буквально не находил слов, чтобы охарактеризовать их. "Невероятно!" — постоянно слышал я.

Наблюдая за подходом ученого к исследуемой проблеме, я понял, как важно проводить опыты методически — от простого к сложному, от объяснимых отклонений к загадочным явлениям. Признаюсь, что, наученный горьким жизненным опытом, я старался не отпугнуть исследователя и поэтому не спешил демонстрировать все свои способности.

В первую очередь доктор принялся изучать быстроту реакций моего организма. Он выявил то, на что я сам не обращал внимания: оказалось, что у меня удивительная острота слуха. Я мог воспроизвести едва различимые шорохи или выделить отдельные реплики в гуле десяти — пятнадцати голосов.

Что касается зрения, то помимо проникновения сквозь преграды, оно обладало поистине невероятной цепкостью. Я, оказывается, умел расчленять движение предметов на составные элементы и делал это со значительно большей скоростью, чем профессиональный фотоаппарат, предназначенный для моментальных съемок.

Эту способность неоднократно проверили при наблюдениях за галопом лошади и полетом насекомого. Кроме того, я мог бы точно указать, что делал тот или иной человек в толпе, или пересчитать одновременно подброшенные в воздух камни.

Подверглась исследованию и скорость моего бега. Оказалось, что я могу дать фору в две трети дистанции любой породистой лошади, выращенной специально для участия в скачках, и легко обгоняю даже самых быстрых птиц. Эта моя особенность больше всего нравилась жене моего старшего друга и его детям, когда во время загородных прогулок я легко обгонял их экипаж или запрыгивал на крутые откосы двадцатиярдовой высоты.

Доктор, чрезвычайно довольный результатами исследований, так определил мое место среди людей: "Человеческое существо, обладающее неизмеримо большей скоростью движений не только по сравнению с другими людьми, но и со всеми известными животными. Выделяясь среди прочих существ быстротой реакций, оно заслуживает особого названия и места в системе живого мира. Необычное строение глаз и фиолетовый оттенок кожи являются первичными признаками принадлежности к данной общности".

Ван дер Хевен в своих исследованиях не упустил, кажется, ничего, но сенсаций больше не произошло. Изучение мышечной системы не дало ничего достойного внимания, за исключением крайней худобы, а обнаруженные в строении слухового аппарата и кожного покрова незначительные особенности признаны несущественными. Кроме того, доктор подверг тщательному изучению мои черные с фиолетовы отливом волосы, тонкие, как паутина, и с огорчением признался:

— Волосы как волосы…

Любимым шутливым присловьем стало выражение "что ж, вскрытие покажет". Его применяли в том случае, если исследования заходили в тупик. Но подобное случалось не часто. Я быстро овладел стенографией, введя несколько собственных обозначений, а Ван дер Хевен изобрел звуковоспроизводящее приспособление к диктофону, так что мы теперь могли свободно вести беседу, не дожидаясь расшифровки стенограмм или магнитных записей. Воодушевленный этим, доктор привлек к работе известного специалиста по радиоаппаратуре, и тот сконструировал портативное устройство, умещавшееся в кармане: теперь я мог общаться с любым человеком и вне лаборатории.

Первые недели Ван дер Хевен никак не мог освободиться от подозрений, что я его мистифицирую, или что мои способности связаны с нарушением мозговой деятельности. Но как только оба эти предположения отпали, между мной и доктором установилось полное доверие.

В результате исследования моего зрения Ван дер Хевен составил перечень материалов, классифицировав их как "прозрачные", "полупрозрачные" и "непрозрачные". К первой категории он отнес листву, деревья, облака, ко второй — воду и стекло, к третьей — камни, металлы. Но третья и вторая категории не имели четких границ, поскольку относительная прозрачность, так же как и цвет, зависели от толщины того или иного предмета. Больше всего доктору нравилась моя способность видеть сквозь облака и созерцать звезды даже в ненастную ночь. Это с головой выдавало в нем романтика, хотя для остальных он оставался истинным прагматиком.

Когда эксперименты со зрением уже казались близкими к завершению, я заговорил с Ван дер Хевеном о том, что у меня имеются проблемы с цветовой гаммой вообще. Эксперименты подтвердили, что лучше всего я воспринимаю оттенки фиолетового цвета, что явилось для доктора очередным открытием.

— Подобное восприятие цвета только подтверждает необычную — "убыстренную", если можно так сказать — организацию вашего организма! — восклицал он.

Я еще слишком мало знал, чтобы понять, как обследование одиночного объекта, каким являлся я, Карл Ундерет, может привести к широким обобщениям. Во всяком случае, результаты длительного и кропотливого изучения позволили Ван дер Хевену совершить многочисленные открытия в различных областях человеческих знаний, дали ему ключ к пониманию неразгаданных явлений магнетизма, реакций соединения химических элементов, диэлектрической проницаемости и помогли разработать новые понятия в физиологии. Нетрудно себе представить, что дает талантливому ученому знание того, какие оттенки приобретает металл под воздействием на него давления, электрического тока или температуры; как отличаются по цвету даже самые малые объемы практически бесцветных газов; какую богатейшую гамму оттенков содержит ультрафиолетовая часть спектра, которая обычным людям кажется черной; наконец, как листва, кора деревьев или кожный покров человека меняют окраску каждый день, каждый час, каждую минуту. Занятия со мной давали доктору ни с чем не сравнимое наслаждение открывать нечто новое для науки не путем сложных умозаключений, а опираясь на фактический материал. Так продолжалось целый год, и за все это время я ни разу не проговорился Ван дер Хевену о пластунах, боясь оборвать ту нить доверия, которая уже связывала нас. Прежде чем решиться на последнее признание, я хотел твердо знать, что былые подозрения не возродятся.