В. Бирюк - Расстрижонка

Андрей внимательно посмотрел на моё взволнованное, дышащее пионерским энтузиазмом, лицо. Братишка! Я ж такой! Я ж могу «Дедом Морозом» в любое время года! Отморозить…

Он задумчиво перевёл взгляд на потолки. Что?! Здание не застраховано?! Как же можно?! Звать Ваньку-лысого в гости и предварительно не застрахериться?! Или правильнее — застрахуяриться? Вопиющая безалаберность и преступная непредусмотрительность!

– Позже.

– Э… Постой. Как же… А списочек надобного? У меня ж — аж горит! Не, мне никак… Государь! Всеволжску надобна помощь князя Суздальского. Очень. Нынче.

Суетня в моём голосе пропала, как только я понял, что «назад дороги нет»: мне нужно решение князя по нескольким материально-техническим и организационно-политическим позициям. И я отсюда без этого не уйду. Разнесу эту белокаменную халабуду пополам, но не уйду. Потому что, если я, всё-таки, уйду отсюда с пустыми руками, то я найду другое место. Чтобы нагрузить ручки свои — разным всяким надобным моему городу. И это будет уже совсем другая история. Не в смысле АИ, а в смысле меня лично. Хотя и АИ… тоже достанется.

Андрей, уже дошедший до дверей, тяжело, всем корпусом повернулся ко мне. Потом медленно оглядел пейзаж в трапезной.

Летальных исходов, вроде бы — нет, но «павшие» — имеются. И некоторые — вставать не хотят, «павшими» им лучше.

– Ключника, скотника, писаря — ко мне.

И пошёл. Даже не оглянулся. А куда я денусь? Сам на цыпочках следом прибегу.

Чуть дальше прошли — другое помещение, меньше, темнее, в одно окно. Тоже стол и лавки. Андрей под божницу сел, халат свой, тёмной парчи с меховой опушкой, запахнул, смотрит куда-то в стену.

У него чего, болит чего-нибудь? Критические дни пришли? — А, блин, это ж князь! Тогда — зубы.

Заявились вспотевшие от пробежки по призыву княжескому, названные вельможи.

Говорят, что вид бегущего пузатого генерала внушает окружающим панику. Не здесь. Здесь — бегают все. Вне зависимости от длины поясного ремня. Не удивлюсь, если Боголюбский устраивает такие беговые состязания постоянно: кто запаниковал — к его службе не годен.

Я с собой Николая и Лазаря притащил. Николай наши «повилы на четыре ноги» развернул, высморкался в два пальца и провозгласил.

Тут надо понимать особенности местного материально-технического обеспечения.

Есть земли княжеские (личные), вотчинные (боярские, наследственные или данные за службу), монастырские (со смердами и без), городские (общинные), чёрносошные (вольные смерды, веси, деревни и селища), промысловые (смолокуренные, бортные…), ловитные (рыбные, бобровые ловы). Есть племена-данники.

Прежде всего: князь живёт со своих земель, а не с княжества вообще. Довольно распространённая картинка в эту эпоху.

«Новгородская революция» первой половины 12 века ввела ограничение: князь, княгиня и их люди не имеют права приобретать земли на Новгородчине. Земли дают «в кормление» — налог с конкретной местности идёт на содержание князя, его семейства и дружины. Налог, который новгородцы сами же и собирают. А вот Новгородская казна — совсем другое дело и другие деньги. И лежит в другом месте.

Нормандские короли Англии, судя по «Книге Судного дня», имели в собственности своей семьи едва ли не треть королевства. В Европе для обозначения подобных владений часто используют слово «домен».

В Российской империи «удельные земли» и «удельные крестьяне» — собственность императорской семьи — существовали и в середине 19 века. Путешественники первой половины 18 века отмечали, что Пётр Первый использовал на личные нужды только доходы с собственных земель, в отличии от его дочери Елизаветы, которая активно «путала свою шерсть с государственной».

В 16 веке Иван Грозный в один момент способствует развитию голода в стране, рассчитывая продать «свой хлеб» — урожай из своих поместий — с особенной выгодой.

Это к тому, что есть собственные доходы Андрея, прежде всего — судебные штрафы, виры, подати со своих крестьян, доходы от собственной торговли… которые он может тратить сам, учитывая лишь мнение брата и сыновей. И есть доходы княжества: пошлины на торговлю, доходы от лицензирования видов деятельности (солеварение…), прямые налоги — «с дыма», с «рала» со свободных смердов и городов, дань с подчинённых племён…

Их он тоже может тратить сам. Но — учитывая мнение вятших. Понятно, что никакого «голосования по бюджетному вопросу» не будет. Но надлежит следовать исконной традиции, явной целесообразности и истинному благочестию.

В Ростове, Суздале, Ярославле, последние годы — во Владимире и в Костроме — есть вече. Сталкиваться с народом «лоб в лоб» по денежным вопросам из-за Ваньки-лысого… Андрей — реальный политик.

«В России — абсолютное самодержавие. Ограниченное удавкой».

Это острое словцо иностранца по поводу убийства Павла Первого надо засчитать исконно-посконной русской мудростью. Первым русским государем, явно стремившимся к абсолютизму, был Андрей Юрьевич Боголюбский. Вот его и ограничили. Только не удавкой, а ножами.

Ещё деталь: масса налогов собирается в эту эпоху не в денежной (серебро), а в натуральной форме.

Лисицу, которую должен платить Смоленским князьям городок Елно по «Уставной грамоте» князя Ростика, я уже вспоминал. Оплата налогов мехами сохранится в русской традиции до начала 20 века в форме ясака. Часть податей взыскивается льном, пенькой, хлебом, железом, мёдом, воском, солью, рыбой…

Добавлю, что если даже Андрей вдруг сыпанёт серебром без ограничений, то узость здешнего рынка мгновенно вздует цены на любой потребный товар не в разы — на порядки. Такое, в мягкой форме, я видел в Смоленске на торгу, когда вздумал серьёзно прибарахлиться для подъёма своей Пердуновки. Владимир-на-Клязьме — много меньше.

Короче: я не знаю, чего и сколько лежит в личной казне Андрея, чего и сколько он сможет взять для меня из казны княжества — потратить на государственную нужду по имени: «вольный город психа лысого». В смысле: граду Всеволжску — от щедрот княжеских.

Не имея данных о его возможностях, я не могу обоснованно требовать исполнения моих заявок.

Те, кто помнят весь текст со словами:

– Это склад?

– Склад…

– Пятерёнки шестерёночные — есть? Диски скисления?

– Ставь псису…

— меня поймут.

– Уж прости, светлый князь, меня, слугу старого, умом немощного, но сего сделать не можно. Никак. Хоть руби мою голову бестолковую с плеч долой, а сему — не бывать.

Лазарь, Николай и пара бояр с писарем уселись за стол, растянули наши «портянки» и стали их перематывать. Фаза общения, хорошо знакомая всякому совейскому человеку: