Эндрю Нортон - Космические оборотни. Сборник

Он нахмурился.

— Не знаю, что обо всем этом думают Древние, потому что это — нарушение Уставных слов и дает в руки тех, кто не из рода Тасса, тайное оружие, о котором мечтают наши враги.

— Разве равнинные жители не знают, что вы можете меняться телами?

— Нет. Подумай — эти люди не имеют понятия о духе, они знают лишь тело и мозг. Расскажи невеждам, что в этом мире живут такие, кто может превращать человека в животное, а животное в человека, и представь себе, что случится.

— Страх побуждает людей к убийству.

— Именно так. Начнется такая охота, что Тихие Места утонут в крови. Мы уже знаем, что говорят о нас, от того инопланетника Гека Слэфида, который собирался использовать это знание, как рычаг для торга. То ли он выудил эту информацию у Озокана, то ли еще у кого-то — мы не знаем. Думаю все-таки, что не от Озокана, иначе песня Майлин не спасла бы тебя от гибели, его слуги убили бы тебя в любом облике — барска или человека. Никаких намеков насчет этого от местных жителей пока до меня не доходило. Теперь наши Древние идут мыслью. Мы идем по узкому, осыпающемуся краю земли над бездной.

— Здесь идут сражения, соседи Осколда пошли против него. Если один лорд поссорился с другим, не выиграете ли вы время? — спросил я.

Я рассказал ему о посланцах, которых видел на холмах.

— Да, его соседи видят шанс скинуть Осколда, но как ты полагаешь, не ухватится ли он за возможность оторвать их от своей глотки и кинуть на Тасса? Может случится, что такого лорда поставят во главе объединенной армии. Вот поэтому я и думаю, что Гек Слэфид хранит свои сведения при себе. Если бы Озокан узнал о нас все, это знание послужило бы ему лучше всякого иноземного оружия. Он объявил бы «священную войну» общему врагу и объединил бы под своей властью всю страну.

— Если вы обменяете меня обратно, я улечу с этой планеты и клянусь, что никто здесь не услышит об этом от меня.

Он хмуро посмотрел на меня.

— Древние позаботятся о том, чтобы языки зря не болтали. Конечно, чем скорее мы проведем обмен и отправим тебя с Ииктора, тем будет лучше. Сейчас Озокан и его приспешники объявлены вне закона. Они могут жить только набегами, и ни одна рука не поднимется, чтобы помочь им. Рано или поздно люди объединятся, выследят его и прикончат.

Не знаю, какие оправдания получил Осколд от своего сына и поддерживает ли он его, хотя бы тайно. Если он предполагает это сделать, он должен действовать очень тайно, иначе его собственные люди скажут ему, что он нарушил клятву, и оставят его.

Объявление вне закона — не пустяк, и те, кто помогают такому отверженному, сразу же сами становятся проклятыми. Достаточно клятвы трех свободных арендаторов, чтобы осудить человека. Осколду хватает забот и с теми, кто вторгается в его земли.

— Теперь, значит, мы будем ждать Майлин?

Я вернулся к своим делам. Ссоры феодальных лордов не касались моего будущего, по крайней мере, я считал так.

— Будем ждать Майлин. Затем она поедет в Ирджар к твоему капитану. Как я уже говорил, многое зависит от того, насколько открыт его мозг. Возможно, ты передашь с ней что-нибудь, что подтвердит ее слова — скажем, о каком-нибудь инциденте, о котором известно только тебе и вашим, а на Иикторе никто не может о нем знать. Если он примет ее рассказ, мы договоримся о дальнейшем.

У Свободных Торговцев открытый мозг, они повидали так много в самых разных мирах, что не могут сказать: «Такого не бывает!» Но это дело настолько исключительное! Может ли вера простираться так далеко? Намек Малика был неплох. Я подумал над тем, что могло бы подтвердить рассказ Майлин и послужить мне на пользу.

Когда время становится главным фактором в жизни, оно может быть таким же тяжелым бичом, каким подгоняют рабов — гребцов на Корфу. Малик занимался животными, а у меня были только мысли, острые, как шипы. Они гоняли меня с места на место мимо костра.

Пища и питье, что давал мне Малик, видимо, содержали не только питательные вещества, но и стимуляторы, потому что я чувствовал удивительную бодрость впервые с тех пор, как оставил долину для напрасных поисков.

Малик покончил со своими обязанностями и сел перед огнем, повернув вниз лунную лампу. Я сел рядом с ним, желая уйти от всего, что давило на меня.

— Почему Тасса выбрали бродячую жизнь? — неожиданно спросил я.

Он посмотрел на меня, а его большие глаза, казалось, стали еще больше.

— А почему вы хотите путешествовать от мира к миру, не имея своего дома? — ответил он вопросом.

— Потому что я рожден и воспитан для такой жизни. Ничего другого я не знаю.

— Теперь знаешь, — сказал он. — Мы, Тасса, также рождены и воспитаны для такого образа жизни. Когда-то мы были равнинным народом, родственным тем, кто живет на равнинах. Затем наступил момент выбора. Нам был показан другой путь развития. Но все в мире чего-то стоит, и за новый путь пришлось платить. Это означает, что надо было порвать собственные корни и отвернуться от всего, что казалось безопасным и нерушимым.

Нас более не окружают стены, мы тесно сплотились своим кланом. Мы держимся в стороне от жизни других людей. Теперь равнинные жители смотрят на нас, как на бродяг, не имеющих крова. Они не понимают, почему мы не нуждаемся в том, что им кажется ценным и сейчас, и для будущего. Они сторонятся нас. Время от времени они смотрят на то малое, что дал нам наш выбор, и держат нас в страхе, хотя и сами боятся нас.

Мы участвуем во всей жизни, а они — нет. Ну, не совсем во всей жизни — кое в чем мы не принимаем участия: в росте дерева, в появлении листьев в сезон, в созревании плодов. Но мы можем взять птичьи крылья и изучать небо по примеру крылатых созданий, можем надевать меховую шкуру и бегать на четырех лапах. Ты знаешь многие миры, звездный странник, но никто из вас не узнает жизнь Ииктора, как знает ее Тасса.

Малик умолк и уставился в огонь, поддерживая его время от времени хворостом. Между нашими мыслями возник барьер.

Хотя у Малика не было того отрешенного взгляда, какой я видел у Майлин однажды ночью в фургоне, я подумал, что он близок к такому же отрешенному состоянию.

Ночной воздух доносил до моего носа массу сведений. Через некоторое время я прошелся в темноте вокруг лагеря. Большая часть маленького народа спала в своих клетках, но некоторые служили часовыми, и вряд ли кто-нибудь мог незамеченным подобраться к лагерю.

Майлин приехала перед восходом солнца. Я почуял ее запах раньше, чем до моих ушей донесся скрип колес фургона.

Позади меня раздались одновременно сигналы и приветствия. Малик очнулся от своего забытья у почти погасшего костра, и я подошел к нему. Мы стояли рядом, пока Майлин ехала по полутемному лагерю.

Она смотрела на меня. Не знаю, чего я ожидал — может быть выговора за свое глупое исчезновение из Долины, хотя я не считал, что оно было глупым, если принять во внимание то, что я знал или подозревал в то время. В конце концов, как могут Тасса понять, что означают их обычаи для другого человека?