Эндрю Нортон - Космические оборотни. Сборник

— Не все равно, сколько длятся промежутки между работой?

Мне все же хотелось узнать, какой сегодня день. Я мог бы это сделать, включив стерео, но, скорее всего, я бы натолкнулся на последние известия, а этого мне чертовски не хотелось. Я все еще делал вид, что мы с Мэри находимся в каком-то другом мире, где нет титанов.

— Мэри, — сказал я раздраженно, — сколько у тебя есть таблеток задержки времени?

— Ни одной.

— Ну что ж, у меня достаточно их для нас двоих. Давай продлим наше счастье. Предположим, что у нас осталось всего лишь двадцать четыре часа. Мы бы могли их растянуть на добрый месяц субъективного времени.

— Нет!

— Но почему?

Она положила руку мне на плечо и заглянула в глаза.

— Нет, дорогой, это не для меня. Я должна прожить каждое мгновение, не портя его беспокойством о том, что нас ждет впереди.

У меня был упрямый вид, и она продолжала:

— Если ты хочешь их принять, то я не буду возражать, но, пожалуйста, Сэмми, не уговаривай меня.

— Черт побери, я не собираюсь отправляться в этот радостный путь в одиночку.

Она ничего не ответила, что было самым наилучшим способом выиграть спор из всех, что я знаю.

Не то, чтобы мы часто спорили. Если я и затевал спор, то Мэри обычно уступала, но затем каким-то образом получалось, что я ошибался. Я несколько раз делал попытку побольше разузнать о ней. Мне казалось, что я обязан знать что-то о женщине, на которой женился. После одного из вопросов, она глубоко задумалась и ответила:

— Иногда я сама удивляюсь, было ли у меня на самом деле детство, или оно было только сном, приснившимся мне вчера.

Я спросил без всякой задней мысли, какое у нее имя.

— Мэри, — сказала она спокойно.

— Это твое настоящее имя? — Я давно уже упомянул ей о своем настоящем имени, но мы продолжали употреблять «Сэм».

— Разумеется, это мое имя, дорогой. Я — Мэри с той самой минуты, когда ты первый раз назвал меня так.

— Ладно, моя возлюбленная Мэри. А какое у тебя было имя до этого?

Взгляд ее стал каким-то странным, в нем ощущалась боль, но она спокойно ответила:

— Когда-то меня называли Эллюкьюр.

— Эллюкьюр, — повторил я, смакуя это имя. — Какое необычное и красивое имя. Эллюкьюр… В нем есть что-то величественное. Моя дорогая Эллюкьюр!

— Теперь мое имя Мэри.

Где-то в глубине души я был уверен, что Мэри больно, мучительно больно вспоминать о прошлом. Было похоже, что я никогда ничего не узнаю о том, что ей пришлось испытать. Вскоре я перестал об этом беспокоиться. Она была тем, чем являлась сейчас и будет всегда, и я был счастлив и от того согласен и дальше купаться в теплых лучах ее близости.

Я продолжал называть ее Мэри, но имя, которое когда-то было у нее, от чего-то застряло в моей памяти. Эллюкьюр… Эллюкьюр… интересно, как оно пишется?

И вдруг я все понял. Моя спрессованная память выплеснула на поверхность кое-что из того, что я всегда считал бесполезным хламом и мучился от того, что не в состоянии от него избавиться. Когда-то существовала община, колония, пользовавшаяся искусственным языком. Даже имена были придуманы новые…

Уитмэниты, вот кто это были — анархически пацифистский культ, изгнанный из Канады, а затем не удержавшийся в «Малой Америке». Пророк его написал книгу «Энтропия радости». Я когда-то пролистал ее. Она была полностью заполнена псевдоматематическими формулами достижения счастья.

К «счастью» стремится каждый. Точно также они боролись против «греха». Однако практикование культа доставило им крупные неприятности. У них было любопытное и очень древнее решение своих сексуальных проблем, решение, которое привело их к гибельным результатам, когда культура уитмэнитов соприкоснулась с другими типами поведения. «Малая Америка» не смогла существовать изолированно. Потом я где-то услышал, что остатки их эмигрировали на Венеру — и в таком случае они должны быть сейчас все мертвы.

Я выбросил это из головы. Если Мэри и была приверженкой этого культа или была воспитана в этом духе, то это ее личное дело. Я определенно не собирался допускать, чтобы воззрения этого культа стали причиной кризиса нашего счастья, сейчас или когда-либо. Брак — не владение собственностью, а жена — не собственность.

Когда я в следующий раз заикнулся о таблетках задержки времени, Мэри спорить не стала, но предложила, чтобы мы придерживались минимальной дозы. Это было явным компромиссом — мы всегда могли принять еще.

Я приготовил их в виде инъекции, чтобы БЫСТРЕЕ подействовали. Обычно я гляжу на часы после того, как принял таблетки. Когда минутная стрелка останавливается, я знаю, что действие началось. Но в моей хижине часов не было, также не было их у нас. Был восход солнца и мы бодрствовали всю ночь, прижавшись друг к другу на большой низкой тахте у самого камина.

Мы так и продолжали лежать, в прекрасном сонном состоянии, я стал думать о том, что средство не подействовало. Затем я понял, что солнце перестало подниматься. Я смотрел на то, как мимо окна пролетает птица. Если я глядел на окно достаточно долго, то мог увидеть движение ее крыльев.

Я перевел взгляд на свою жену. Пират свернулся клубком у нее на животе. Казалось, они оба спали.

— Как насчет завтрака? — спросил я. — Умираю от голода.

— Если я шевельнусь, то потревожу Пирата.

— Ты обещала любить, чтить меня и готовить мне завтраки, — ответил я и пощекотал ей ногу. Она дернулась, кот взвизгнул и соскочил на пол.

— О, дорогой! — пожаловалась она. — Ты заставил меня сделать слишком резкое движение. Он обиделся.

— Какое тебе дело до кота — ведь ты мне жена. — Но я понял, что совершил ошибку. В присутствии тех, кто не находится под воздействием наркотика, необходимо двигаться с предельной осторожностью. Я просто не подумало животном. Кот несомненно подумал о нас, как о пьяных трясущихся болванах. Я намеренно стал двигаться плавно и попытался его утешить.

Бесполезно — он уже мчался к двери. Я мог бы остановить его, потому что для меня его движения были тягуче медленными, но я воздержался, просто чтобы не напугать его еще больше.

Я позволил ему уйти.

Вы знаете, Мэри оказалась права. Таблетки задержки времени совершенно не годятся для медового месяца. Ощущение счастья, которое испытывал я раньше, было замаскировано эйфорией, вызванной наркотиком. Эта эйфория непреодолима, но потеря реальна. Я заметил, что заменил истинное очарование химической подделкой. Тем не менее это был неплохой день — или месяц. Но я хотел лучше не отрываться от действительности.

Позже, в этот вечер, мы вышли из этого состояния. Я ощущал некоторую раздражительность, характерную для ослабления действия наркотика, разыскал часы и проверил свои рефлексы. Когда они по времени стали нормальными, я проверил рефлексы Мэри, после чего она сообщила мне, что провал составил что-то около двадцати минут. Это очень точно соответствовало дозе.