Эндрю Нортон - Космические оборотни. Сборник

— Попробуем начать с того места, на котором мы остановились вчера, миссис Нивенс.

— Постойте! — вмешался я. — У вас есть записи более поздних попыток?

— Разумеется.

— Давайте-ка сначала прокрутим их. Я хотел бы войти в курс дела.

— Как вам угодно, сэр. Миссис Нивенс, подождите, пожалуйста, в моем кабинете. Мы позовем вас позже.

В этот день во мне сидел дух противоречия.

— Давайте сначала выясним, хочет ли она сама выходить!

У Стилтона отвисла челюсть.

— Вы не представляете, что предлагаете, сэр. Эти записи могут вызвать душевное расстройство у вашей жены, даже повредить ее здоровью.

— Весьма сомнительная терапия, молодой человек, — вставил слово Хаделхерст.

— Это не терапия, господа. И вы это знаете. Если бы вашей целью было лечение, вы бы применили технику эйдетического воспоминания вместо использования наркотиков.

— У нас нет времени на дискуссии, — встревожился Стилтон. — Нам приходится применять суровые методы, чтобы добиться быстрого результата. Я не уверен, что имею право разрешить обследуемой просмотреть записи.

— Я с вами согласен, доктор, — опять вставил слово Хаделхерст.

— Черт побери! — прорвало меня. — Вас никто не просит, и у вас нет никаких оснований решать, что делать в данном случае. Все записи извлечены из головы моей жены, и они принадлежат ей. Меня тошнит от того, что вы, люди, пытаетесь изображать из себя господа бога. Мне не нравится это в слизняке и ничуть не больше нравится в человеческом существе! Ей самой решать, что к чему. А теперь спрашивайте у нее, господа!

— Миссис Нивенс, вы желаете просмотреть ваши записи? — спросил Стилтон.

— Да, доктор, и притом очень, — ответила Мэри.

— Как вам угодно. — Ответ Мэри удивил Стилтона. — Вы желаете просматривать их в одиночестве?

— Я буду смотреть их вместе со своим мужем. Но вы, господа, можете остаться.

Их не пришлось долго уговаривать. Принесли кипу бобин, на каждой из которых была этикетка, обозначавшая дату и возраст. Чтобы просмотреть их все, требовалось много часов, поэтому я отложил в сторону те бобины, которые касались жизни Мэри после 1991 года, поскольку они вряд ли могли оказать помощь в решении нашей проблемы.

Мы начали с самых ранних лет ее жизни. Каждая запись начиналась с того, что субъект — Мэри — стонал и всхлипывал, изо всех сил сопротивляясь, что случается с людьми, когда их насильно заставляют пройти тот отрезок времени, который они хотят забыть. Затем следовало восстановление как с ее голосом, так и с голосами других людей. Что меня ошеломило больше всего, это лицо Мэри — в резервуаре для анабиоза, вот что я имею в виду. Мы постепенно увеличивали размеры изображения до тех пор, пока оно практически не стало видно во всех подробностях и мы были в состоянии исследовать каждый миг, каждое движение и изменения его выражения.

Сначала ее лицо было лицом маленькой девочки. О, ее черты были такими же, как у взрослой Мэри, но я понимал, что вижу свою возлюбленную такой, какою она должна была быть, когда была очень маленькой. Это вселило в меня надежду, что у нас самих будет маленькая девочка.

Затем ее выражение изменилось, в полном соответствии с появлением новых действующих лиц в ее памяти. Это напоминало игру невероятно способного актера, исполняющего множество различных ролей.

Мэри спокойно смотрела на происходящее, но ее рука украдкой оказалась в моей. Когда мы дошли до той жуткой части, когда изменились ее родители, став невольниками слизняков, она больно сдавила мои пальцы, но продолжала сохранять самообладание.

Я пропустил бобины, помеченные «период анабиоза», и запустил бобины, касавшиеся периода ее оживления до спасения из болота.

Одно было очевидным — как только ее оживили, ею сразу же завладел слизняк. Застывшее выражение лица свидетельствовало о том, что слизняку уже не требовалось соблюдать маскарад — таких видов было полно в передачах из Красной зоны. Отсутствие воспоминаний у нее за этот период подтверждает это.

Затем, довольно внезапно, она уже не была орудием паразита, а снова маленькой девочкой, очень больной и напуганной. В мыслях, которые она запомнила, было что-то зачастую напоминавшее бред, но в конце концов возник новый громкий и четкий голос: «Подохнуть мне на этом самом месте! Гляди-ка, Пит, — да ведь это маленькая девчушка!»

Другой голос ответил:

— Живая?

На что первый произнес:

— Не знаю.

Запись продолжалась в Кайзервилле — ее выздоровление, множество новых голосов и впечатлений. Вскоре ее воспоминания закончились.

— Я предлагаю, — сказал доктор Стилтон, снимая бобину с проектора, — прокрутить еще раз одну из записей этого периода. Они все немного отличаются друг от друга, а этот период является ключевым для решения стоящей перед нами проблемы.

— Почему, доктор? — спросила Мэри.

— Почему? Разумеется, можете пропустить, если хотите, но этот период, именно тот, который нам необходимо наиболее тщательно обследовать. Мы должны составить картину того, что произошло с паразитами, почему они все подохли. Если бы мы могли сказать, что убило титанов, которые обладали… э… если бы мы могли сказать, что убило титана, который обладал вами до того, как вас отыскали в джунглях Венеры, что убило его, но оставило в живых вас, — мы могли бы получить то оружие, которое нам так необходимо.

— А вы разве не знаете? — удивленно спросила Мэри.

— Что? Пока еще нет, но разузнаем обязательно. Человеческая память — удивительно совершенный механизм.

— А я думала, что вы знаете. Это девятидневная лихорадка.

— Что?! — Хаделхерст даже подпрыгнул в своем кресле.

— Разве это не было видно по моему лицу? Оно ведь имело довольно характерный вид. — Мэри пожала плечами. — Я имела в виду маску. Мне приходилось ухаживать за больными этой болезнью в Кайзервилле, потому что я переболела этой болезнью и у меня выработался иммунитет к ней.

— Что вы на это скажете, доктор? — Стилтон обратился к эксперту-венерианцу Хаделхерсту. — Вам доводилось встречаться со случаями заболевания этой лихорадкой?

— Встречаться со случаями? Нет. К тому времени, когда Венеру посетила вторая экспедиция, у нас уже была вакцина против нее. Мне, разумеется, известны ее клинические проявления.

— Но почему вы тогда не смогли сделать необходимые выводы из записи?

— Вы знаете, — осторожно начал Хаделхерст, — я бы сказал, что виденное нами согласуется, конечно, с тем, что я знаю об этой болезни, но делать такие далеко идущие выводы, составлять окончательное суждение…

— Какое там окончательное суждение, — резко сказала Мэри. — Я говорю вам, что это была девятидневная лихорадка!

— Мы должны быть уверены в этом, — извиняющимся тоном сказал Стилтон.