Антология мировой фантастики. Том 2. Путешествия во времени

Тут она заговорила совсем иначе. Грустно так. Моя Тавия!

— Вообще-то хроноклазм все равно будет. Я беременна.

— Нет! — Это я, понятно, от восторга завопил.

— Почему нет? Очень даже беременна. Как все это волнительно… Прежде с путешествующими историками такого не бывало. Дядюшка Доналд с ума бы сошел от ужаса, если б знал.

— Катился бы этот дядя Доналд! — я ору. — С хроноклазмами вместе! Киска, такое известие надо отпраздновать.

Промелькнуло несколько недель. С патентами моими как будто все устаканилось. Я всерьез взялся за теорию криволинейной передачи. Дела обстояли отлично. Мы так и эдак прикидывали, какое имя дать ребенку. Доналд? Александра? Кроме того, мы планировали купить Бэгфорд-хаус, гонорары-то были уже не за горами… Тавия еще смеялась: до чего забавно будет впервые услышать обращение “леди Лэттери”…

А потом я с маху врезался в один декабрьский вечер. Как раз я вернулся из Лондона, дела там утрясал с одним промышленником…

Ее нет.

Ни записки, ни словечка на прощание. Только дверь расхляблена, да стул перевернут.

Тавия, моя Тавия! Где же ты? Тавия! Тавия! Тавия!

Чего я писать-то начал про все про это… Неудобно как-то числиться изобретателем того, чего не изобретал. В общем, надо бы всю эту историю разъяснить. Только вот добрался я до конца и вижу, что нет никакого толка в моих разъяснениях. Ну, допустим, выложу я правду, когда мне рыцарское звание давать будут, и откажусь от него. Какая буча подымется! Нет, пусть все будет, как будет. Я так мыслю, из гениев-изобретателей не я первый и не я последний попользовался дармовщинкой.

Никогда я не был знатоком всяческих тонкостей насчет связи событий или вроде того. И какой-нибудь дикий хроноклазм вовсе не боялся устроить. Но твердо знаю, что одну вещь сделать все-таки стоит. Страшно: если я этого не совершу, всей моей истории с Тавией никогда не случится… Или нет, никогда не случилось бы, так? В общем, надо написать письмо.

Сначала адрес на конверте:

“МОЕЙ ПРАПРАВНУЧАТОЙ ПЛЕМЯННИЦЕ,

МИСС ОКТАВИИ ЛЭТТЕРИ

(Вскрыть в 21-й день ее рождения, 6 июня 2136 года).”.

Затем само письмо. Написать дату. Подчеркнуть ее.

“МОЯ НЕЖНАЯ, ДАЛЕКАЯ, МИЛАЯ ТАВИЯ, О МОЯ ЛЮБИМАЯ…”

1954

Эндрю Харлен вошел в капсулу. Ее стенки были идеально круглыми и плотно прилегали к вертикальной шахте, образованной редкими прутьями, которые поблескивали в непроницаемой дымке шестью футами выше головы Харлена. Харлен взялся за рукоятки управления и плавно нажал на пусковой рычаг.

Капсула осталась неподвижной.

Харлена это не удивило. Он не ожидал никакого движения — ни вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево, ни вперед, ни назад. Лишь промежутки между прутьями словно растаяли, затянувшись серой пеленой, которая была твердой на ощупь, но все равно нематериальной. Еще были легкая дрожь в желудке и слабое головокружение, говорящие Харлену что капсула со всем содержимым, включая и его, стремительно мчится сквозь Вечность.

Он вошел в капсулу в 575-м Столетии, ставшем его оперативной базой два года назад. В то время 575-е было самым дальним уголком будущего, куда ему доводилось путешествовать. Сейчас он направлялся в 2456-е Столетие. В обычных обстоятельствах Харлену стало бы не по себе от такой перспективы. Его родное Столетие — если быть точным, 95-е — осталось далеко в прошлом. Это был век запрета на атомную энергию, патриархальной простоты и деревянных построек, который экспортировал во многие другие Столетия напитки и ввозил семена клевера. Хотя Харлен не был в 95-м с тех пор, как в пятнадцать лет стал Учеником и прошел специальную подготовку, его не покидало чувство тоски по дому. В 2456-м он оказывался почти в двухстах сорока тысячелетиях от даты своего рождения, а это ощутимая дистанция даже для закаленного Вечного.

При обычных обстоятельствах все было бы именно так. Однако сейчас Харлен не мог думать ни о чем, кроме документов, оттягивавших ему карман, и планов, тяжко давивших на сердце. Он был отчасти испуган, отчасти взволнован, отчасти смущен.

Его руки автоматически остановили капсулу в нужной точке нужного Столетия.

Странно, что Техник способен волноваться или нервничать по поводу чего-либо. Наставник Ярроу однажды сказал:

— Прежде всего Техник должен быть бесстрастен. Совершаемое им Изменение Реальности может отразиться на жизни пятидесяти миллиардов человек. Миллион или более могут измениться так сильно, что сделаются совершенно новыми личностями. В этих условиях эмоции — непозволительная роскошь.

Харлен резко тряхнул головой, прогоняя из памяти воспоминание о сухом голосе его учителя. Тогда он не мог даже вообразить, что у него проявится талант именно в этой области. И все же эмоции взяли над ним верх. Но он волновался не из-за пятидесяти миллиардов человек — какое ему, ради Времени, до них дело? Его интересовал только один. Один человек.

Он заметил, что капсула больше не движется, но прежде чем выйти наружу, задержался на долю секунды, чтобы собраться, с мыслями и вновь обрести холодное, бесстрастное состояние духа, подобающее Технику. Капсула, которую он покинул, конечно же, не была той же самой, в которую он вошел, в том смысле, что не состояла из тех же атомов. Харлена это заботило не больше, чем любого Вечного. Только Ученики, новички в Вечности, ломают голову над тайнами межвременных путешествий вместо того, чтобы просто принять их как факт.

Он снова задержался у бесконечно тонкой завесы Межвременья, которое отделяло его от Вечности с одной стороны и от обычного Времени с другой. По ту сторону завесы лежал совершенно неведомый ему Сектор Вечности. Конечно, кое-что он узнал, поскольку перед отъездом заглянул в Темпоральный Справочник. Но никакой Справочник не мог заменить личного впечатления, поэтому он был внутренне готов к любым неожиданностям.

Он настроил управление на выход в Вечность — это было очень просто, куда проще, чем выйти во Время, что делалось гораздо реже. Шагнув вперед и оказавшись по ту сторону завесы, он зажмурился от ослепительного блеска и инстинктивно прикрыл глаза рукой. Перед ним стоял всего один человек. Вначале Харлен едва мог разглядеть его.

— Я Социолог Кантор Вой, — сказал человек. — Полагаю, что вы и есть Техник Харлен?

Харлен кивнул.

— Ради Времени! — воскликнул он. — Неужели вы никогда не выключаете эту иллюминацию?

— Вы имеете в виду молекулярные пленки? — вежливо спросил Вой, оглядевшись.

— Именно их! — раздраженно буркнул Харлен. Справочник упоминал о них, но Харлен никогда не подозревал, что световые отражения могут сиять так неистово.

Харлен понимал причину своего раздражения. 2456-е Столетие, как и большинство других, основывалось на использовании вещества, поэтому он надеялся с самого начала встретить что-то похожее на знакомый ему мир. Здесь не должно было оказаться сбивающих с толку любого питомца вещественного Столетия энергетических вихрей 300-х или силовых полей 600-х. В 2456-м из вещества, к удовольствию нормального Вечного, изготовлялось все, от стен до гвоздей.