Нелл Уайт-Смит - 150 моих трупов

Паровая труба разорвалась прямо внутри вагона. Груз обдало перегретым паром, уничтожая тела. Вся эта нестерпимая боль повреждений хлынула в Сайхмара. Тот скользнул со связей, всё ещё сопротивляясь. Беззвучно упал. Его тело теперь дёргалось на полу, словно в эпилептическом припадке, под ногами плотно стоящих мертвецов. Упал и Шат.

– Мысль, – улыбнулся нам Хозяин Луны жестоко и холодно, – мысль быстрее пули. Это однозначно, и думать нечего. Оставшиеся операторы, сдавайтесь и идите вон. Я забираю ваш груз. В своих личных тиранических целях.

Но я ещё здесь. И я делал два шага вперёд. Ещё когда Хозяин Луны стрелял, когда Шат целился в него, когда Сайхмар с ним сражался, я уже их делал. В моих перчатках – три нитки на молчащий металл. Ими я подцепил нож с пояса Инвы, сжал его крепко в руке и всадил демону в живот. С размаху тот вошёл по рукоять. И я сделал так снова. Снова, и ещё, и ещё раз.

Я совершенно опьянел от чувства абсолютной безнаказанности. Я понимал, что поступаю правильно. Я освобождал всю скрытую, накопленную за многие годы ярость. Когда бы он ни пришёл опять, я снова мог бы его убить. Я знал, что это хорошо – это как освобождение, как найти себя через чужую боль. Наконец-то чужую. Наконец-то – лично для меня, по принуждению.

И в то же время я никого, никого не убивал. Больше никогда и никого. Я наносил снова, снова и снова, удар за ударом. Там, внизу, у него всё брюхо превратилось в месиво, тело осело на меня, но я не мог остановиться. Я встал на рельсы, я стал машиной. Свободен.

И тут я заметил сияние за своей спиной. Прикосновение. Услышал, на самом краешке слуха, как растягивается в полуулыбке одна сторона губ.

Развернувшись, я ударил опять. Чтобы успеть снять с мёртвого тела кафф и подчинить новое.

Инва открыла рот в беззвучном крике. Её ладонь коснулась моей застывшей, державшей нож в её теле руки. Лезвие вошло в брюшную полость очень глубоко. Я хотел посмотреть её перчаткой, взять себе её боль, сделать всё, что возможно, но она оседала в моих руках, и я… я не мог. Я ничего не мог. Почему она подошла ко мне сзади? Почему улыбалась? Она хотела пригреть меня, хотела утешить и остановить. Мертва.

В каком-то странном ужасе я поднял глаза вверх. Поднял их на Хозяина Луны, словно ища в нём помощи.

А он не сделал ничего. Он мне сказал: «Щёлк».

Так остановились мои часы.

Какой-то извечный ритм, поддерживавший меня всю мою жизнь, прервался. Встали часы. Встали. Всё кончено.

Я неловко опустился на колени. Не сдаваться. Встать и снова взять своё тело. Не смог. Завалился на бок. Голем под нами тоже начал оседать. Мы падали.

– О моей дружбе с начальником расчёта, где я работал до перевода, знали многие. Центр взял на себя труд написать мне, когда он пострадал при эвакуации жилого дома. Заказчик снова скрыл факт ведения боевых действий в зоне эвакуации. Здание, где находились пострадавшие, оказалось заминировано. Произошёл взрыв. Мой друг получил серьёзные повреждения: ожоги, осколочные ранения… Моя вахта как раз кончилась, и я вернулся домой.

– Расскажите о дне его смерти. Детально. Начните с того, что вы делали, когда попали в его больничную палату.

– Я вошёл. Закрыл за собой дверь. Отпустил сиделку. Сел у его кровати.

– В котором часу произошли эти события?

– Немного позже самого конца времени посещений больных. Чуть-чуть после. Никаких лишних глаз. Я пришёл в больницу прямо с поезда. В моё положение вошли и пустили.

– Вечернее посещение – до восьми вечера.

– Да. Значит, в это время. Уже стемнело.

– Продолжайте.

– Я так посидел немного. Посмотрел, как он.

– Он говорил с вами?

– Нет.

– Понимал, что вы рядом?

– Да. Я знаю, что он хотел сказать мне что-то. Это заметно по грудной клетке, по челюсти и мышцам гортани. Но он не смог. Площадь ожога кожи большая. Сильная интоксикация.

– Вы могли облегчить его боль?

– Нет. Я не могу управлять болью. Всё, на что я способен, – возродить её и позволить ей жить так, как она того желает. Чтобы действовать правильно, боли нужно позволить быть умнее нас. Пустить её впереди себя.

– Вернёмся к вашему поступку. Я задам простой вопрос: ваш друг просил вас убить его?

– Нет.

– Но вы уверены, что если бы мог, то попросил бы?

– Нет. И если бы он попросил, я не убил бы.

– То есть вы принимаете всю вину на себя и продолжаете на ней настаивать. Поймите, качество его жизни…

– У жизни нет качества. Во всяком случае, её нельзя измерять так, как измеряют законы и Центр – с точки зрения денег, что может она заработать собой.

– Господин Риррит…

– Господин адвокат. Я убил механоида. Это так. Единственного друга. Того, кто ничем и никогда меня не обидел. Я сделал это потому, что сам так решил. За него.

– Вы уверены, что будете придерживаться этой позиции до суда?

– Да. Если кто-то перекладывает вину на свою жертву и ему верят… Я сделал как сделал.

– Говорите дальше.

– Я пробыл с ним какое-то время. Никак с ним не попрощался. Потом я надел перчатку и убил его. Сразу. Тело на перчатке я держал ещё долго. Руку… Руку я спрятал в карман. Перчатки не видно обывателям. После визита я спустился вниз.

– Тело всё ещё находилось под вашим контролем?

– Да. Я вышел. Там… рядом стоял какой-то паб. Или гостиничный бар… питейное заведение. Оно находилось на самой границе моего контроля. Я зашёл. Заплатил сразу за ночь. Я только вернулся с вахты. Денег много… Я встал у стойки. Проще держать своё тело, когда оно стоит, а не сидит. Дальше я пил.

– Сделайте акцент для протокола, пожалуйста. Вы употребляли алкогольные напитки, оперируя при этом перчаткой? Держа на ней тело?

– Тело моего лучшего друга, да. Я только что убил его. И держал его тело на перчатке, чтобы смерть обнаружили как можно позже. Я пил. И пил. Как результат, я не помню точно, как и когда отпустил контроль.

– Господин Риррит, я должен уточнить, что, учитывая состояние вашей жертвы, вы могли бы избежать наказания, если бы не упорствовали в признании вины. Если бы сказали, что выполнили его волю, что находились в отчаянье, увидев его в том состоянии, что прогноз…

– Врачи давали положительный прогноз.

– Но почему тогда?

– Потому что врачи ошиблись. Я не могу доказать. Но я это знаю. Незачем никому на свете терпеть такую боль, если смерть неизбежна. Облегчение и принятие – вот единственное, что в смерти принадлежит самим мертвецам. Всё остальное – это для нас. Живых. Это неоправданно. Это зря. Он не смог бы принять такого решения умереть искренне. Я мог. И то, что я мог, я для него сделал.

– Как ваш защитник…

– Я всё сказал.

– Господин Риррит, ведь и вы, и ваша жертва работали в Первом обществе спасения от стихий? Сначала в одном расчёте, а после вашего ранения и распространения паралича – в разных. Это верно?