Песах Амнуэль - Смещение

И еще. Позавчера вскрыли пакет, который лежал в сейфе у адвоката пятьдесят лет — после смерти Эверетта. Адвокат пригласил Марка присутствовать. Эверетт только вернулся с гастролей, и пакет вскрыл его поверенный. Там оказалось одиннадцать листов с формулами — только формулы, ничего больше. Поверенный — с разрешения Марка — одну страницу переслал в редакцию «Научных новостей». Я стала обзванивать физиков, которые могли бы дать комментарий. Случайно вышла на Бербиджа, это физик из Принстона. И началось непонятное. Я разговаривала по телефону с Марком, Бербидж вырвал у меня из руки аппарат и произнес необъяснимые слова. Марк был в шоке. То, что сказал Бербидж, никто знать не мог, эти слова произнес Хью Эверетт в присутствии Марка много лет назад! И еще. Бербидж произвел на меня в первые минуты знакомства впечатление спокойного, знающего себе цену ученого. И неожиданно… Можете мне поверить, Изабель, его будто подменили. Другой человек! Мы договорились, что он полетит в Сан-Хосе, к Эверетту, чтобы посмотреть все листы. А я возвращалась в Вашингтон, когда позвонила Агнесс и сказала, что произошло с Витой. И еще: кто-то вломился в офис Шеффилда — видимо, искал пакет, которого там уже не было. И то, что сказала Вита… Вы сами слышали! Она вообразила себя Лиз Эверетт! Прочитала у Бирна? О Лиз в книге написано мало и разбросано по десятку страниц, их Вита и вырвала! Не верю в таинственное влияние книжного текста! Да, Вита очень чувствительна. Да, болезнь. Но… Не верю! Что-то другое! И я не понимаю — что. Не понимаю!

— Слова, — тихо произнесла доктор Шолто, положив ладонь на руку Лауры, — могут сыграть роль… как это в химии… катализатора. Если Вита что-то читала или слышала раньше…

— Она не читала Бирна. Она ничего не могла знать о Лиз. Вы слышали, что Вита говорила.

— Слышала и записала.

— А Бербидж? Он стал другим человеком на моих глазах! Он… Я бы сказала, если бы это не было полной чепухой…

— Да?

— Он повел себя как Эверетт, умерший полвека назад. Он был гедонистом, много курил, причем только сигареты «Кент». Бербидж знал то, что мог знать только Эверетт и еще Марк, никто больше! Если кто-то ведет себя как утка, говорит, как утка, плавает, как утка…

— То это утка, — закончила доктор Шолто. — Но, моя дорогая, что вы хотите сказать? Бербидж играл роль?

— Он не играл! Меня мало волнует Бербидж. Но ведь и Вита…

— Дорогая Лаура, я уверена: Вита проснется и все объяснит сама. Она сверхвпечатлительна, уж кому это не знать, как вам.

— Я боюсь, Изабель!

— Не нужно, дорогая. Я пришлю сестру Джексон, она вам даст пару таблеток… Вы успокоитесь и случившееся будете воспринимать более адекватно. Сейчас у вас в сознании наложилось слишком много разного и друг с другом не связанного. Порой в жизни происходят события, кажущиеся необъяснимыми только потому, что мозг пытается увязать несвязуемое. У детей, таких как Вита, это проявляется в полной мере, а вы…

— Да, — пробормотала Лаура, — я ее мать. Гены… Вы это хотите сказать?

— Я пришлю Мэри. — Доктор Шолто поднялась. — Отдохните. Время завтрака уже прошло, но Мэри принесет вам сэндвич и чай.

— Кофе.

— Нет, кофе вам сейчас ни к чему.

— Доктор…

— Да?

— Что-то ужасное происходит. Страшное. Я боюсь…

— Я вернусь вместе с Мэри…

— Что-то страшное грядет, что-то страшное… — шептала, бормотала, громко повторяла, кричала и снова шептала Лаура, не отрывая взгляда от двери, где за стеклом спала Вита.

В формулах Эверетта все кристально ясно для любого физика, когда-либо занимавшегося квантовой механикой. Но только в одном случае. Когда знаешь идею.

Все равно что читать книгу, где понятны все слова — каждое в отдельности и даже кое-какие абзацы, — но не поддается пониманию смысл текста. О чем это? Почему? Зачем? Но если тебе скажут: «Это написано о Большом Разломе две тысячи тридцать шестого года», будешь читать по-другому. Да, сейчас только тридцать второй. Да, ты не знаешь, что такое Большой Разлом, но смысл начинаешь воспринимать.

Идею Эверетт вынашивал много лет. Двадцать три, если быть точным.

— Откуда вы…

— Шеффилд, не перебивайте, я все скажу. Я все помню, все уже понимаю, но слова рассыпаются, нужно собраться… Могу я попросить миссис Риковер…

— Кофе?

— Нет. Виски. Не стаканчик. Пусть принесет бутылку, хорошо? И закурить… Могу я закурить?

— Вообще-то… Хорошо, курите, я включу кондиционер. Эльза, принесите, пожалуйста, бутылку виски. Нет, кофе пока не надо. Спасибо.

— Так я продолжу.

— Вы сказали, что в формулах все понятно, если ясна идея.

— Безусловно. Нужно знать постановку задачи. А ее знал только Эверетт.

— Вы хотите сказать, что догадались?

— Нет! Все сложнее, Шеффилд. И в то же время очень просто. В квантовой физике всегда так. Сложно и просто. Понятное и загадочное. Великолепное и ужасное. Вселенная одна, а миров бесконечно много. Жизнь и смерть — все перепутано.

— Так о чем же эти формулы?

— Возможность менять миры. Реальность. Жизнь. Прошлое. Будущее.

— Ну, вы уж сказали!

— Да! Это говорю я, Хью Эверетт Третий.

— Э-э… Прошу прощения…

— Это я прошу прощения, Шеффилд. Когда знаешь все, понимаешь, так и хочется… Спасибо, миссис Риковер. Нет, оставьте бутылку. И, если есть — большую пепельницу… Спасибо. Так вот, Шеффилд, сейчас я приблизительно… пока только очень приблизительно представляю, что сам написал полвека назад…

— Простите… Сами?

— О, господи! Да! В последний день жизни в этой реальности. Я нашел фамилию вашего отца в телефонной книге…

— Послушайте, Бербидж! О чем вы говорите? Вы хотите сказать…

— Да что вы повторяете одно и то же: «хотите сказать, хотите сказать!». Я говорю только то, что хочу сказать. Всегда говорил. Даже когда делал Нэнси предложение, я сказал то, что думал. «Я люблю тебя, но учти: у меня будут и другие женщины. Так я устроен». Она согласилась.

— Нэнси?

— Моя жена. Черт, Шеффилд. Вижу, вы все равно ничего не понимаете.

— Думаю, что так, — сухо произнес адвокат. — То, что вы говорите, выглядит бредом.

— Да! Бред. Говорю, что думаю, а думаю я сейчас, как кролик, который скачет по поляне без всякого смысла. Послушайте. Я начал это в себе ощущать, когда увидел лист, показанный в новостях. Не сразу узнал, да и как мог? Только через несколько часов, в Сан-Хосе, стал понимать…

— Что понимать?!

— Идею квантовой статистики многомировой Вселенной.

— Что?

— Не берите в голову, Шеффилд. Физику я буду обсуждать с физиками. Вам скажу главное. Мысли я привел в порядок и больше не буду путать себя с собой.

— Себя с собой, ну-ну, — пробормотал Шеффилд. Он имел дело и не с такими клиентами. Рэй Краун, например, считал себя пингвином. Документы, которые он принес заверять, были в полном порядке. Он составлял завещание и нуждался в помощи адвоката-нотариуса. Умнейший человек. То есть пингвин. Шеффилд связался с его лечащим врачом (Краун оставил номер телефона), и доктор объяснил, что это еще несколько лет назад считалось психическим отклонением, а сейчас подобные случаи из реестра психиатрических болезней исключены. Клиент полностью адекватен? Отлично. Как он подписывается? Рэй Краун? Прекрасно, это его имя. А то, что он считает себя пингвином… Пусть считает, вам-то какое дело? Его пробовали лечить — это была глупая затея. Он впал в депрессию, пришлось лечить депрессию, он прошел полный курс. Решили оставить как есть. Пингвин, ладно. Все, кто с ним общаются, знают об этой его особенности, и поддакивают. Он ходит, как пингвин, вперевалочку, ест рыбу — слава богу, не сырую. Одевается, как пингвин — белая рубашка, черный фрак. Если кто-то ходит, как пингвин, одевается, как пингвин, ест, как пингвин…