Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 06

— В прошлый раз вы прогнали меня, что теперь вам нужно?

— Скажите, где мы находимся? — спросил Виктор. — И как все-таки вас зовут?

— Все зовут меня Хрипун. Недавно мы находились на орбитальной станции. Сейчас это уже не так?

— Явно нет. Разве вы этого не заметили?

— Если я буду отвлекаться на всякую чепуху, мне не останется времени на книги.

— По-вашему, это чепуха? То, что происходит вокруг?

Хрипун передвинул костыли, встав поудобнее, и снова протянул руку к своей жуткой трубке.

— Скажем так: для меня это чепуха. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Вы можете мне напомнить, что произошло вчера?

— У вас настолько серьезные проблемы с памятью, что вы начали забывать недавние события?

— Можете считать, что да. Так вы можете сказать, что случилось вчера?

— Видите ли, мне трудно говорить. Вам нужно восстановить всю хронологию вчерашнего дня или…

Виктор мягко перебил его:

— Только то, что произошло после того, как мы с вами… говорили в кухне.

— Извольте. Собственно, в этом случае я могу свидетельствовать лишь о себе, так как ушел в свой отсек и больше не появлялся ни в коридоре, ни где бы то ни было еще.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— И как закончился ваш день, простите за любопытство?

— Я читал, а потом подготовился ко сну и уснул. Виктор хмуро на него смотрел, но не нашел, что сказать.

— Благодарю вас, — пробормотал он и направился к двери, когда Хрипун сказал ему вслед:

— Вам все еще грозит опасность, помните об этом.

Виктор обернулся:

— Вы имеете в виду, что, если я не уйду, вы треснете меня по голове одним из ваших костылей, не так ли?

Хрипун не стал отвечать, устраиваясь за своим столом, и тогда Виктор вышел в коридор и затворил за собой дверь.

Он дошел до холла и снова постучал в дверь главного врача, но она от первого же толчка приоткрылась. Виктор вошел внутрь и не поверил своим глазам.

Он был в отсеке капитана. Сам капитан сидел в кресле и дремал. На спинке кресла напротив стола восседал попугай и чистил клювом перья.

Виктор заглянул за дверь — там был больничный холл. Тогда он закрыл дверь и обернулся, чтобы разбудить капитана, но тут попугай громко прокричал:

— Р-р-рому! Джим, мой мальчик, налей р-р-рому, и я убир-р-раюсь отсюда!

А потом случилось невероятное. Попугай начал раздуваться, как если бы он был резиновым и в него закачивали воздух. Виктор невольно отступил назад, опасаясь, что птицу сейчас разорвет, но вместо этого попугай превратился в человеческое лицо, а потом возникло инвалидное кресло с сидящим в нем незнакомцем.

Инвалид был сухоньким человечком с большой шишковатой головой, поросшей редкими белесыми волосками, торчащими в разные стороны, отчего голова его напоминала ежа. На Виктора смотрели внимательные и насмешливые глаза. Он зашелся кашлем, но Виктор вдруг понял, что это был не кашель— незнакомец смеялся. Когда приступ смеха прошел, он указал тонким указательным пальцем на стул и сказал:

— Садитесь, Виктор, иначе, боюсь, вы упадете.

Виктор сел и покачал головой:

— Значит, вы и есть таинственный «чужой»?

Инвалид привычным движением рук повернул кресло к Виктору, улыбнулся и заговорил:

— Стало быть, вы знали, кого следует искать. Что ж, действительно, моя фамилия Чужой. Так меня записали в метрику, когда нашли возле Дома малютки. Мне тогда было около месяца. Мать, надо полагать, рожала меня не в роддоме, а когда поняла, что у нее родился уродец, решила избавиться. Всегда, везде и для всех вокруг я был и остаюсь Чужим. Вы позволите пооткровенничать с вами напоследок?

— Сначала скажите, что с Анной? — хмуро спросил Виктор. Чужой воздел руки на манер священника, взывающего к небесам.

— Она всего лишь спит. И вообще, уверяю вас, здесь никто не пострадал. Так вот… Я устал проклинать судьбу и давно этим не занимаюсь. Однажды, когда я уже был подростком, дети в интернате решили устроить мне «темную»… Простите, вам когда-нибудь устраивали «темную», Виктор?

Чужой улыбался мягко, участливо, словно хороший доктор в разговоре с больным.

— В армии… было однажды.

Чужой кивнул своей странной головой.

— Тогда вы лучше меня поймете. Так вот. Воспитатели в нашем доме, в общем, были людьми хорошими. Кроме одной ночной нянечки — эту злобную старуху я запомнил на всю жизнь, но речь здесь не о ней. Тогда воспитатели не сразу сообразили, что происходит. В комнате, где шестеро мальчишек и две девочки решили устроить мне «темную», сперва было тихо, и потому никому и в голову не могло прийти, что там происходит что-то нехорошее.

Чужой нервно рассмеялся, и Виктору опять показалось, будто он закашлялся. Посмеявшись, Чужой потер ладони — так потирают руки в предвкушении удовольствия — и продолжил свой рассказ.

Тогда он еще мог ходить и отличался от других детей только своей несчастной головой: она была большая и покрыта золотистым густым пушком, отчего он походил на одуванчик. Однако кличка у него всегда была только по фамилии (да и по сути) — Чужой. В ту пору его перевели в интернат для детей с физическими отклонениями. Тогда же он увлекся историей Древнего Рима — конституция и сенат, латынь и золотой орел, патриции и плебеи и, конечно же, Колизей и гладиаторы. Когда странно выглядевшего пришельца и чужака начали бить, накрыв казенным шерстяным одеялом, он испытал мощную галлюцинацию, на грани сна и яви. Ему казалось, что он был гладиатором, брошенным на арену Колизея. Солнце слепило его, в слезящиеся глаза попал песок, брошенный соперниками, такими же как он сам, но ненадолго объединившимися для расправы именно с ним. Остаться же в живых суждено было лишь одному. И когда он упал, они занялись друг другом. Он же поднялся и ждал в сторонке, когда останется один из них — тот, с которым он сразится.

Воспитатели подоспели, когда по полу катались двое. Пострадавшим меньше всех оказался Чужой (он лежал поодаль на полу и, казалось, пребывал в обмороке), остальные нуждались в госпитализации. Серьезно пострадали трое — одна девочка и два мальчика.

Правда не открылась, а через некоторое время Чужой был отправлен в другой интернат. Когда его попытались задирать и там, он снова применил открывшийся ему дар. Это было время экспериментов, он еще толком не умел грамотно и достоверно создавать виртуальный мир для своих гипнотических постановок, и потому не все проходило гладко. Но ему повезло в том плане, что увечья посягнувших на него сверстников приписали его кулакам, подивившись, что «такой щуплый, а какой драчун». И он вновь был отправлен подальше с чудовищными рекомендациями. Это нисколько не улучшило его положения на новом месте. Теперь его не только ненавидели, но и боялись.

Однако Чужой набирался опыта и ковался быстрее и крепче в зависимости от того, в каких условиях ему приходилось жить и защищаться. Он старался остаться со своими недоброжелателями наедине и перед каждым разыгрывал именно тот спектакль, который был наиболее действенен. И через полгода пребывания в интернате от него уже шарахались, как от черта. Рассказывали, что однажды он заживо сожрал настоящую змею, чтобы доказать свое бесстрашие, перед кем-то предстал объятым пламенем и утверждал, что умеет воспламеняться сам и поджигать всех и вся; перед самым сильным парнем достал из кармана железнодорожный костыль и завязал его узлом, пообещав, что оторвет ему руку, едва тот его коснется, и так далее.