Александр Филиппов - Сказка без чудес

— Бутылочек сто… а лучше сто пятьдесят! — торопливо вставил Дымокуров. — Я, само собой, готов оплатить все издержки… С деньгами проблемы не будет! Назовите любую разумную сумму…

— Ну, двадцати тысяч рублей, я думаю, будет вполне достаточно…

— Что-то совсем дёшево получается, — удивился отставной чиновник. — Бутылка водки в магазине минимум двести рублей стоит!

— Так там, в цене заложена стоимость акциза, — пояснил сосед. — Плюс торговые накрутки. Я же только себестоимость сырья считаю, спирта высшей очистки, кое-каких… э-э… химических и природных ингредиентов, пластиковой тары. Опять же, этикетки в типографии заказать придётся.

— Да без вопросов, — подтвердил Глеб Сергеевич. — Я вам прямо сейчас деньги отдам.

— К тому же, — слегка нахмурился Хусаин Иванович, — если вы помните, напиток этот… э-э… в своём роде опасен. Человек, не подозревающий, что перед ним крепкий алкоголь, не чувствуя вкуса и запаха, невзначай упиться вдрызг может!

Дымокуров нашёлся:

— А мы на свадьбе кое-кому, из своих, шепнём, чтобы поосторожнее с «Каплей сладкой росы» были. Не пили стаканами. А перед гостями из Средней Азии вообще другую, обычную минеральную воду поставим!

Тем не менее, заметно было, что сосед сомневается:

— И всё-таки, Глеб Сергеевич, сдаётся мне, что вы совсем не свадьбу с моим напитком справлять затеяли…

Дымокуров опять покраснел, склонил голову покаянно:

— Ваша правда… А только, — вскинулся он, — клянусь Богом, чем угодно клянусь, что на благое дело, на пользу, можно сказать, всего человечества, ваше изобретение намерен использовать! Ну и, само собой, откуда взялся этот напиток, кем произведён, никто никогда не узнает…

Хусаин Иванович, поразмышляв минуту, кивнул, блеснув загорелой лысиной в венчике коротко стриженых седых волос:

— Хорошо. Договорились. Через три дня сто пятьдесят пол-литровых пластиковых бутылочек «Капли сладкой росы» будут готовы. Сегодня воскресенье… э-э… в среду подъедите к проходной завода с деньгами, на транспорте. Я вас встречу, и лично продукцию загружу. Что бы у охраны никаких вопросов не возникало. — И, помолчав, поинтересовался: — А позже… когда-нибудь, вы мне расскажете, на какое такое благое дело моя идеальная водка пошла?

— Обязательно! — воодушевлённо блестя глазами, подтвердил Глеб Сергеевич, представляя, как осуществит через несколько дней свой дьявольский план.

На том и расстались.

Несмотря на безмятежные уверения бабы Ягоды в том, что Яков не пропадёт, что этот лешак и не из таких передряг выходил, тот так и не появился спозаранку в квартире.

Осиротевший внезапно Потапыч ворочался беспокойно на коврике в прихожей, вздыхал, и только «чупа-чупс» — леденец на палочке, презентованный Глебом Сергеевичем, отвлёк ненадолго медведя от тяжких раздумий.

А Яков шагал бодро в это погожее утро «по-индейски», ступая с носка на пятку, так, как привык ходить в лесу, чтобы валежник под ногами не хрустел, по городским тротуарам, направляясь на окраину Южно-Уральска. Туда, где, как шепнул ему давеча сокамерник — старый уркаган, располагалась резиденция, а на жаргоне «блат-хата» Васи Копчёного.

Вася был вор-законник, но уже новой формации, а значит, не прошедший испытания каторжными лагерями и «крытыми» тюрьмами, вроде Соликамской, а значит, в глазах Якова настоящего авторитета не имел.

«Знаем эдаких-то, видели, — размышлял лесовик, не слишком вписывающийся в городской антураж своей линялой штормовкой, мятыми камуфляжными штанами и раздолбанными, порыжевшими от пыли солдатскими берцами. — На воле блатуют, понтуются, а на зоне, куда весь гонор девается? Пройдутся вохровцы разок-другой резиновой дубинкой по почкам, хребет вправят, потом суки попинают, да в шизо, в буре поморят с полгодика — глядишь, и заяву о вступлении в лагерный „актив“, на козлячью должность накатает. Одним словом — „апельсин“, а не урка, разэдак его мать!»

Хотя, и вне зоны этот самый Копчёный по воровским понятиям «накосячил» достаточно. Только за то, что «положенца» Яшу Лесного ментам сдал, натравил опергруппу, Васю на ножи ставить можно. Или в «петухи» перевести на вечные времена.

И он, Яков, такого не спустит. Разберётся с куморылым по старым арестантским понятиям!

А улицы в этот ранний час уже заполнялись народом, спешащим в свои конторы, офисы, к станкам и прилавкам. И никому дела особого небыло до странного, диковатого вида мужика, заросшего по самые брови смоляной бородой, и легко, упруго шагавшего вдоль забитого автотранспортом, с мигающими на перекрёстке светофорами, проспекта.

Миновав кварталы, застроенные домами-высотками в шестнадцать этажей, Яков свернул на боковую, сравнительно тихую улочку, спускавшуюся к темневшей вдали кронами деревьев пойме Урала.

Здесь ещё сохранялись кое-где купеческие, красного кирпича, дома старой, дореволюционной постройки. Но уже там и сям, тесня их, снося беспощадно, строились новые, в три этажа коттеджи. И богатые, кованной чугунной вязью заборы соседствовали с убогими хатами-развалюшками, с просевшими крышами, захламлёнными рухлядью дворами и гнилым, щербатым штакетником.

Потом началась промзона — вдоль улицы сплошняком потянулись бетонные ограждения с въездами на территорию мастерских автосервиса, гаражей, бесчисленных цехов по изготовлению пластиковых окон и прочих, востребованных развитой инфраструктурой города, производственных помещений.

Здесь-то, за высоченным, сложенным из серых железобетонных плит, забором, за раскрытыми настежь металлическими воротами с выкрашенным в красно-жёлтую полоску опущенным шлагбаумом и белёной будочкой охраны, располагалась резиденция Васи Копчёного.

Сторожевой пост в этот ранний утренний час пустовал, и Яков беспрепятственно прошёл во двор, поразительно контрастирующий с неказистым пейзажем окрестной промышленной зоны.

Здесь, за надёжным бетонным забором, будто райский уголок затаился.

Тянулись к небу стройные голубые ели, благоухали кусты роз, повсюду были разбиты густо поросшие экзотическими цветами клумбы, а в центре двора струился фонтан с бассейном, и в нём, вяло пошевеливая плавниками, переливались радужно красно-золотистые и лимонно-жёлтые, раскормленные японские карпы.

По земле, щедро сдобренной завезённым извне чернозёмом, протянулись выложенные метлахской плиткой дорожки, возле которых уютно разместились садовые скамеечки на подставках из чугуна художественного литья.

Прямо-таки цветущий оазис посреди прокопченной выхлопными газами, заваленной ржавым металломом и строительным мусором, промышленной свалки.

Садись на лавочку, отдыхай, предавайся приятным размышлениям… если только здешние хозяева — бандиты, тебя не зарежут.