Александр Филиппов - Сказка без чудес

И братва шеренгой по одному, уставясь остекленелыми глазами в затылок друг другу, тяжело ступая и булькая набитыми под завязку животами, потянулась из банкетного зала, и дальше, по коридору, мимо очумевших от удивления, испуганно жавшихся в углу, девиц, сквозь главный выход, во двор.

По пути Яков шагнул к так и остававшемуся всё это время застывшим посреди холла изваянием с простёртой рукой охраннику. Мазнул его слегка по шее там же, под ухом, подтолкнул к напоминавшей шествие зомби из фильмов ужасов колонне:

— Пристраивайся, братан…

Так, гуськом, вышли в залитый приветливым утренним солнышком, благоухающий розами, двор.

— За мной! — продолжал командовать Яков, и, не оглядываясь, первым прошёл мимо бассейна с рыбками в дальний конец двора, к вольеру с волками.

Братва покорно плелась следом.

Волки настороженно, скаля клыки, следили за приближавшейся процессией.

— Стоять! — приказал Яков у клетки, и вопросил строго: — У кого ключ?

Охранник, тупо глядя перед собой в одну точку, словно сомнамбула, пошарил в нагрудном кармане своей униформы, извлёк и протянул ключ на засаленной тесёмочке.

Яков отпёр навесной замок на дверце вольера. Отодвинул металлическую щеколду, распахнул:

— А ну, Волчёк, бери даму, и — ко мне!

Поняв его, волк с волчицей одним прыжком оказались наружи.

— Сидеть! — приказал им Яков, и звери послушно уселись у его ног по-собачьи, скалясь и рыча на недавних мучителей.

А те стояли, отрешённо взирая перед собой пустыми, ничего не выражающими глазами.

— Теперь вы! — обратился к ним Яков. — В клетку, по одному, марш!

Команда Васи Копчёного, включая своего лидера, послушно забралась в вольер. Из-за низкого потолка дюжим парням пришлось встать при этом на четвереньки.

— Во-от, — удовлетворённо протянул, закрыв дверцу, задвинув щеколду, и запирая замок, Яков. — Здесь-то вам, дешёвкам, самое место. В зоопарке. — И прочёл вслух надпись на фанерке: — «Волчары позорные». Надо бы дописать ещё: «куморылые». Да недосуг…

Широко размахнувшись, он зашвырнул ключ от навесного замка подальше, через забор, где, судя по доносящемуся приглушённо рокоту двигателей, располагалась какая-то автобаза.

Потом хлопнул себя ладонью по бедру, обращаясь к волкам:

— Айда со мной!

На пустынной улице он остановился. Звери послушно застыли, насторожив уши, рядом.

— Там, — пристально глядя в глаза вожаку, указал на темнеющий вдали лесной массив Яков, — пойма реки Урал. Дуйте быстрее туда. И — лесом, лесом, подальше отсюда!

Волки слушали внимательно, понимая.

— И глядите, — назидательно предупредил, потрепав по загривку самца, освободитель, — в другой раз людям на глаза не попадайтесь. Поганые, скажу я вам, существа, эти люди… — Потом, подумав, добавил: — Не все, конечно. Но в большинстве своём — довольно поганые. Даже урки, и те ссучились. Не в обиду вам, мадам, — слегка поклонился он волчице, — будет сказано…

И проследил удовлетворённо, как звери дружно, прыжками, устремились к спасительной пойме Урала, вон из страшного города. А сам зашагал в противоположную сторону.

Не дождавшись поутру Якова, ближе к полудню, около десяти часов, Глеб Сергеевич с тётушками решили, не откладывая дела в долгий ящик, от греха подальше, доставить поскорее документы на право владения усадьбой адвокату Емельянову.

Оказавшегося временно как бы бесхозным, без лесовика-вожатого, Потапыча, в соответствии с общим мнением, постановили с собой не брать. Хлопотное это дело — разгуливать по городу с живым, настоящим медведем.

Во избежание встречи с карманниками и прочими злоумышленниками добираться до адвокатской конторы в этот раз решили на такси. Кроме того, тётушки самым решительным образом вознамерились дать отпор любому, кто вздумает покуситься на гербовые бумаги, теперь уложенные аккуратно и бережно в потёртый ридикюль.

Василиса Митрофановна прихватила с собой неразлучную трость с увесистым серебряным набалдашником, а баба Ягода схватилась было за метлу, заявив, что это оружие тоже действенное, испытанное временем. Однако Дымокурову удалось убедить воинственную тётушку, что с помелом наперевес на улицах города она будет похожей на слоняющуюся без дела дворничиху.

Тогда баба Ягода вооружилась короткой, но толстенькой скалкой, которую легко припрятала в складках всё той же, зашитой наскоро после разреза третьего дня воровкой-карманницей, юбки.

Предварительно постучав себя осторожно по темени, и кивнув удовлетворённо:

— Годится. Ежели какой супостат накинется — как дам ему по кумполу! Так у него все рольмопсы и перепутаются!

— Ты хотела сказать — рамсы попутаются? — привычно поправила сестру Василиса Митрофановна, и пояснила племяннику, несколько оторопевшему от фразеологических изысков бабы Ягоды. — Это она у Якова блатных словечек нахваталась. Теперь иногда, к месту и не к месту, по фени ботает…

Глеб Сергеевич, не без скепсиса взиравший на эти приготовления, ничем подобным, колюще-ударным, запасаться не стал, заявив, что в центре города, средь бела дня, открытое нападение злоумышленников маловероятно.

Насыпав Потапычу, чтобы не скучал, объёмистую миску собачьего корма, троица покинула квартиру.

При этом Василиса Митрофановна одной рукой крепко прижимала к груди ридикюль с документами, а другой стискивала трость с набалдашником, помахивая её довольно угрожающе, и громко стуча наконечником по кафельному полу подъезда.

Покидая своё жилище, отставной чиновник запер входную дверь на два врезных замка — один турецкий, надёжный, с тремя крепкими ригелями, другой отечественный, попроще, как говорится, от честных людей.

Выйдя на улицу, где их ожидало заказанное по телефону такси, троица огляделась тревожно. Однако никаких злоумышленников поблизости не просматривалось.

Эти утренние часы до полудня, когда трудовой люд занял уже свои рабочие места, детвора пробежала вприпрыжку в школу, а пенсионеры разбрелись по стариковским надобностям — в поликлиники и собесы, оставив без пригляда родные жилища в многоквартирных домах, были излюбленными для профессиональных воров-домушников.

Один из них, по прозвищу Коля-верхолаз, припарковав неприметную старенькую «девятку» у торца «хрущёвки», в которой обитал Глеб Сергеевич, покуривал, поглядывая в тонированное окошко, ждал терпеливо, когда схлынет, разбежится по делам из пятиэтажки народ. И, главное, покинет свою квартиру отставной чиновник, на хату которого и дал наводку красноглазый, жутковатого вида, но щедрый заказчик.

Ближе к одиннадцати часам утра из подъезда вышла троица, соответствующая описанию красноглазого: пожилой, лысеющий мужчина с брюшком в белом льняном костюме и старомодной шляпе из плисовой соломки, а с ним две бабки. Одна высоченная, баскетбольного роста, в зелёном брючном костюме, с тяжёлой тростью в руке, что делало её похожей на думского боярина, другая — попроще, одетая по деревенской, извечной старушечьей моде — в кофточку в мелкий синий цветочек и чёрную, до пят, юбку. Коротко стриженая дылда оставалась простоволосой, а сельского обличья бабушка покрыла голову белым платком.