Александр Филиппов - Сказка без чудес

А Якову, оглядевшему эту ландшафтную роскошь, вспомнилось вдруг, как на соликамской пересылке уставший, промёрзший до костей, этап из сотни зеков завели, наконец, в огромную, проледеневшую камеру с деревянными нарами в пять ярусов, уходящими под самый прокопченный потолок. Как расползлись, карабкаясь по ним неуклюже, прижимая к груди тощие «сидоры» — вещмешки со скудным скарбом голодные, измотанные арестанты. А молодой вор Саша Север спроворил где-то горсточку чая — как раз на «замутку», и они, «подняв» кипяток в мятой алюминиевой кружке на скудном огоньке клочка подожжённого суконного одеяла, пили чифир, мелкими глотками, обжигая губы и нёбо, передавая поочерёдно друг другу раскалённую кружку, и жмурясь блаженно от удовольствия…

Разве оценить нынешним, зажравшимся, вопреки всем воровским понятиям, погрязшим в роскоши блатарям, те маленькие радости, доступные узникам в суровых гулаговских лагерях…

Внезапно Яков почувствовал на себе чей-то тяжёлый, злобный и одновременно преисполненный безнадёжного отчаянья, взгляд.

Крутанув головой тревожно, он приметил в дальнем конце двора, за кустами цветущего буйно садового шиповника, под самой громадой бетонного забора, вольер — такие устраивают в зоопарках. Сложенный из красного кирпича, забранный спереди толстой металлической решёткой, не слишком просторный.

И там, за крепкими прутьями, метались беспокойно серыми тенями два волка.

Самец, поймав ответный взгляд человека, не отвёл жёлто-пронзительных глаз, остановился, и уставился с холодной ненавистью на незнакомца. Волчица продолжала кидаться прыжками из угла в угол вольера — два метра от стены до стены, тесного, словно карцер на «крытой».

Подойдя ближе, Яков разглядел приколоченный под решёткой лист фанеры, по которому красной масляной краской, вкривь и вкось шла явно придуманная каким-то местным острословом надпись: «Волчары позорные».

Хмыкнув недобро, он опять посмотрел волку в глаза. Зверь, уловив в этом взгляде понимание и сочувствие, потупился виновато, а потом заскулил по-щенячьи — тонко и жалобно.

— Подожди, волчок, — шепнул ободряюще Яков. — Недолго осталось. Вернусь — вас обязательно вызволю.

Удивительно, но звери будто поняли его и поверили незнакомому человеку. Перестали метаться, сели в клетке, подобрав по-собачьи хвосты, насторожив уши, и лишь чуть слышно повизгивали от нетерпения.

А Яков решительно зашагал к зданию, где, по наводке, обретался со своей братвой глав-шпан Вася Копчёный.

Косясь на свисавшие со стены у входа видеокамеры, распахнул рывком тяжеленную, обшитую листовым металлом, дверь, и вошёл внутрь.

И оказался в просторном холле, освещённом ярко, несмотря на божий день во дворе, огромной люстрой под высоченным потолком, и богато, с показной роскошью обставленном золочёной мебелью, застланный толстенным, скрадывающим шаги зелёным ковром, с картинами в тяжеленных багетах по стенам и зеркалами в резных, узорчатых рамах.

Это помещение никак не напоминало деловой офис. Скорее — будуар дорогостоящей шлюхи в элитном борделе.

— Устроились, вашу мать… — ругнулся сквозь зубы Яков, кривясь от презрения, и сплюнув прямо на роскошный ковёр.

В дальнем конце коридора, ведшего вглубь апартаментов, раздались шаги. В холл вышел битюг — огромный жирный парняга в чёрной униформе с надписью над нагрудным карманом: «Охрана». Здоровяк жевал на ходу, впиваясь зубами в куриную ножку. Видать, только что, оставив свой пост у ворот, побывал на кухне — разжился хавчиком.

Он без особой тревоги глянул на мужика бомжеватого вида, проникшего в святая святых, и бросил презрительно, работая челюстями и чавкая смачно:

— Ты чо сюда впёрся? Рамсы попутал? Пошёл вон, пока я тебя не отоварил!

Яков прикрыл клокастыми бровями свои пронзительные, цыганские глаза, забормотал притворно испуганно и смиренно:

— Мне бы, мил человек, Васю Копчёного повидать. По неотложному делу.

— Какое дело у тебя, тля, может быть до Васи? Ну-ка, быстро, сдёрни отсюда. Не порть воздух.

И протянул к Якову свободную от надкусанного окорочка руку.

К удивлению охранника, бородатый мужик, подавшись чуть в сторону, ускользнул буквально из-под пальцев, и мгновенно, неуловимым движением, ладонью мазнул слегка битюга по шее, где-то под ухом.

Парняга застыл недвижно, как изваяние, с нелепо вытянутой вперёд, на манер памятника Ленину, указующей в никуда, рукой.

— Постой так, — миролюбиво предложил охраннику Яков, — а я Васю вашего пока поищу…

И пошёл, ступая грязными берцами бесшумно по ворсистому ковру, поочерёдно заглядывая в двери на первом этаже офиса.

В конце длинного коридора, освещённого чередой укреплённых на стене и стилизованных под старинные свечи, бра, обнаружился прикрытый портьерами вход в просторный обеденный, а может быть, бери выше — банкетный зал.

Оттуда с хихиканьем выпорхнули две тощие длинноногие девицы, едва прикрывавшие наготу прозрачными пеньюарами, и прошелестели мимо, брезгливо шарахнувшись от затрапезного мужика, оказавшего в их покоях.

Проводив их тяжёлым взглядом, Яков откинул портьеры, и прошёл в зал, твёрдо ступая по паркетному полу, не торопливо и не таясь. И берцы его погромыхивали размеренно и неотвратимо, словно шаги ожившей статуи Командора.

За богато уставленным съестным и выпивкой столом сидели шестеро — все крепыши в спортивных костюмах с накаченной рельефно мускулатурой.

Яков усмехнулся презрительно. Даже внешне урка нынче пошёл другой, нежели ещё лет двадцать-тридцать назад. Разве можно было такие хари нажрать в прежних-то, «исправительно-трудовых» лагерях? Там зек был худой, жилистый. Зато выносливый. И ежели, к примеру, тогдашнего и нынешнего заключённого в тачку запрячь, теперешний-то за смену и половины нормы выработки не потянет — подохнет от напряжения.

В торце стола, явно за старшего, восседал этакий перец лет сорока. Холёный, гладкий и круглощёкий, с лисьими хитрыми глазками, облачённый в купальный халат. Судя по огненной, слегка присыпанной пеплом седины на висках, шевелюре, это и был Вася Копчёный.

Похоже, что компания не на ранний завтрак, обильный, с коньяком да винами, собралась, а ещё после ночных посиделок не расходилась.

Яков протопал прямо к столу, двинув резным позолоченным стулом с высокой спинкой, под ошарашенными взглядами блатарей, потрясёнными такой наглостью незнакомца, уселся, взял чистый прибор. Потом, цапнув, положил перед собой на тарелку изрядный кус жареной курицы.

— Ты… кто, твою мать? — чуть не подавившись непрожёванным шашлыком, изумлённо воззрился на него оказавшийся рядом парняга.

Яков впился крепкими зубами в куриное мясо, сказал, сытно чавкая: