Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

— Почему «возможно»?

— Ты можешь не захотеть.

— Когда мне было восемнадцать лет, — сказал Мюллер, — я был с одной девушкой в лесу на Земле, в Калифорнийской резервации. Мы любили друг друга, это было не в первый раз, но впервые у меня все вышло так, как надо. Потом мы лежали навзничь, смотрели на звезды, и я сказал ей, что хочу побывать на всех этих звездах, и она воскликнула: «О, Дик, как это восхитительно!» — хотя я не сказал ничего необычного. Каждый парень говорит так, когда смотрит на звезды, и я добавил, что собираюсь сделать великое открытие в космосе, остаться в памяти человечества, как Колумб и Магеллан, как первые космонавты. И что не сомневаюсь: я всегда буду в числе лидеров, чего бы ни случилось, буду летать как какой-нибудь бог от звезды к звезде. Я был очень красноречив и говорил так минут десять, и мы оба были этим увлечены. Я повернулся к ней, и она притянула меня к себе, и тогда я уже не видел звезд, когда прижал ее к земле. Собственно говоря, в ту ночь во мне родилась гордость, и эта идея запала в мою душу. — Он рассмеялся. — Кое-что мы способны говорить только в восемнадцать.

— Да, как и поступки, которые мы можем совершать только, когда нам восемнадцать, — ответил Бордман. — Ну что, Дик? Тебе сейчас пятьдесят, так? Ты странствовал между звездами. Чувствуешь ли ты себя богом?

— Иногда.

— Хочешь полететь на бету Гидры IV?

— Ты знаешь — хочу.

— Один?

Мюллер онемел и внезапно почувствовал себя так, будто ему снова предстоял первый полет в космос, когда перед ним была открыта вся Вселенная.

— Один?

— Мы промоделировали все это дело и пришли к выводу, что посылка туда нескольких людей будет грубейшей ошибкой. Гидряне плохо реагируют на наши видеозонды. Ты сам видел, как они подняли камеру и разбили ее. Мы не обладаем глубокими знаниями их психологии, потому как никогда не имели дела с чуждым разумом, но считаем, что безопаснее всего, принимая во внимание как потенциальные людские потери, так и потрясение, которое мы можем нанести неизвестному нам обществу… В общем, мы решили послать одного представителя Земли с мирными намерениями, сообразительного, пообтесавшегося человека, который прошел уже много огненных троп и сможет на месте сориентироваться, как лучше войти в контакт. Возможно, этого человека разрежут на куски через полминуты после контакта. Ты можешь выбирать.

Это был непреодолимый соблазн. Стать послом от человечества к гидрянам! Отправиться туда в одиночку, передать первые поздравления и приветы от землян космическим соседям. Да, это будет означать бессмертие. Его имя будет вписано в звездную историю на веки веков.

— Как ты оцениваешь шансы на успех? — спросил Мюллер.

— По нашим прикидкам, есть один шанс из шестидесяти пяти выйти из этой переделки живым, Дик. Во-первых, это планета неземного типа, и там тебе понадобится система жизнеобеспечения. Кроме того, может ожидать более чем холодный прием. Один шанс из шестидесяти пяти.

— Ничего так.

— Я бы, во всяком случае, не пошел на такой риск, — улыбаясь, признался Бордман.

— Ты — нет, а я пойду.

Мюллер допил жидкость из своего бокала. Совершить нечто подобное — обрести бессмертную славу. Неудача означает смерть от рук гидрян, но и смерть не страшна. Жизнь прошла не напрасно. Бывает участь куда хуже, чем погибнуть в тот момент, когда несешь знамя человечества в другие миры. Гордость, честолюбие, детские мечты о бессмертной славе, без которых он до сих пор не представлял своей жизни, — все склоняло его принять это предложение. Шанс на успех был вовсе не плох.

Вернулась Марта. Она была мокрая, блестящая, мокрые волосы липли к стройной шее. Груди ее покачивались из стороны в сторону — маленькие холмики плоти со сморщенными розовыми сосками. «Она с таким же успехом может быть четырнадцатилетней», — подумал Мюллер, глядя на ее узкие бедра и маленькие крепкие ягодицы. Бордман протянул ей сушилку. Она включила сушилку и сделала один полный оборот в ее желтом поле. Став сухой, снова накинула свою одежду.

— Это было изумительно, — сообщила она. — Дик, что случилось? Ты выглядишь так… как ошарашенный. Тебе плохо?

— Мне превосходно.

— Так в чем дело?

— Господин Бордман сделал мне предложение.

— Можешь сказать ей, какое, Дик. Мы не собираемся делать из этого тайны. Сразу объявим по всей Галактике.

— Предстоит высадка на бету Гидры IV, — хрипло сказал Мюллер. — Отправится только один человек — я. Как это будет происходить, Чарльз? Корабль на орбите и спуск вниз в капсуле с двигателем, способным поднять обратно?

— Именно.

— Это безумие, Дик, — ответила Марта. — Не делай этого. Будешь жалеть до конца жизни.

— Если что-то пойдет не так, смерть будет скорой. Мне доводилось рисковать и куда сильнее…

— Нет. Послушай, у меня иногда бывают приступы ясновидения. Я могу предсказывать будущее, Дик. — Издав нервный смешок, Марта вдруг перестала изображать из себя холодную и расчетливую девицу. — Если ты полетишь туда, мне кажется, ты не погибнешь, но мне кажется также, что ты не сможешь жить. Поклянись, что ты туда не полетишь. Обещай мне это, Дик!

— Формально ты еще не принял это предложение, — заметил Бордман.

— Знаю, — сказал Мюллер.

Мюллер встал с кресла, здоровый, высокий, почти под самый купол ресторационной капсулы, подошел к Марте, обнял ее, вспомнил ту девушку своей молодости под бездонным небом Калифорнии. Вспомнил, какой испытал прилив сил, когда отвернулся от блеска звезд к той, теплой, ласковой и раздвигающей бедра. Он крепко прижал к себе Марту. Та смотрела на него с ужасом. Он поцеловал ее в кончик носа и чуть укусил за мочку левого уха. Она отшатнулась от него так резко, что чуть не упала Бордману на колени. Бордман подставил руки и поддержал ее. Мюллер сказал:

— Ты знаешь, каким будет мой ответ.

В тот день после полудня один из роботов проник в зону F. Они были еще далеко, но Мюллер знал, что совсем скоро они окажутся уже в самом центре лабиринта.

— А вот и он, — объявил Раулинс. — Наконец-то!

Робот передавал изображение человека в лабиринте. Мюллер стоял, сложив руки на груди, небрежно опираясь о стену. Крупный, загорелый мужчина с выпирающим подбородком и мясистым широким носом. Казалось, что его вовсе не обеспокоило присутствие незваного гостя.

Раулинс включил звуковой канал и услышал, как Мюллер сказал:

— Привет, робот! Зачем ты меня потревожил?

Его усталые глаза, казалось, пульсировали в ритм сердцу. Девять дней по местному времени понадобилось, чтобы довести одного из роботов до самого центра лабиринта. При разведке безопасного маршрута по лабиринту они потеряли их около сотни, каждые двадцать метров потребовали гибели одного такого ценного аппарата. И это им еще повезло, поскольку перебирать неправильные варианты в лабиринте можно было до бесконечности. Пользуясь всей мощью мозга корабля и используя целую систему прекрасных чувствительных датчиков, они нашли, как избежать не только всех явных ловушек, но множества хорошо замаскированных. И вот теперь добрались до цели.