Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

— О, прошу вас. Вы, конечно, видели. Это высокие худые создания, с плечами…

— Мне как-то не по себе, — сказал Кристиансен. — Не могу понять, что это со мной. — Его лицо пошло красными пятнами, капельки пота заблестели на лбу. — Наверное, я расхворался… Вы знаете, так быть не должно…

Он упал в кресло и сжался, трясясь, как в лихорадке, закрыв голову руками. Мюллер, который после долгого молчания с трудом выдавливал из себя слова, беспомощно огляделся. Наконец он протянул руку и взял пилота за локоть, чтобы отвести его в диагностическую кабину. Кристиансен резко вырвался, будто его коснулись раскаленным железом, потерял равновесие, упал на пол и пополз, пытаясь отодвинуться как можно дальше от Мюллера. Сдавленным голосом он спросил:

— Где это у вас?

— Вон та дверь.

Пилот забрался в туалет, закрыл дверь и защелкнул замок. Мюллер, к своему удивлению, услышал, как его рвет, потом нечто похожее на серию всхлипов. Он уже хотел сообщить на станцию слежения, что пилот болен, когда дверь открылась и Кристиансен пробормотал:

— Вы не могли бы подать мне мой шлем?

Мюллер протянул ему шлем.

— Мне придется вернуться обратно на станцию, господин Мюллер.

— Мне очень жаль, что на вас это отразилось таким образом. Черт возьми, надеюсь, я не притащил с собой какую-нибудь заразу.

— Я не болен. Просто чувствую себя паршиво. — Кристиансен надел шлем. — Не понимаю. Но охотнее всего я сжался бы сейчас в комочек и поплакал. Прошу вас, выпустите меня, господин Мюллер! Это… так… страшно… так я себя чувствую!

Он выскочил из корабля. Мюллер смотрел, как он несется к недалекой станции. Потом включил радио.

— Пока что не присылайте другого пилота, — сказал он диспетчеру. — Кристиансен, как только снял шлем, сразу заболел. Может, я чем-нибудь заразил его. Это надо проверить.

Диспетчер согласился. Он попросил, чтобы Мюллер прошел в диагностическую кабину, настроил диагност и переслал данные. Потом на экране Мюллера появилось серьезное темно-шоколадное лицо врача станции контроля движения.

— Это очень странно, господин Мюллер, — сообщил он.

— Что именно?

— Данные вашего диагноста проанализировал наш компьютер. Нет никаких необычных симптомов. Я подверг обследованию Кристиансена и снова ничего не понимаю. Он говорит, что чувствует себя уже хорошо. Он сказал, что в ту минуту, как увидел вас, его охватила сильная депрессия, которая немедленно перешла во что-то вроде метаболического паралича. Это значит, что эта тоска полностью лишила его сил.

— И часто у него бывают такие приступы?

— Никогда, — ответил доктор. — Я хочу в этом разобраться. Могу я сейчас посетить вас?

Доктор не скулил и не жаловался. Но надолго не задержался, и, когда он выходил из корабля Мюллера, лицо его было мокрым от слез. Он был не менее растерян, чем Мюллер. Двадцать минут спустя появился новый пилот. Он не снимал шлема и скафандра и немедленно начал задавать кораблю программу для приземления. Он сидел за пультом выпрямившись, повернувшись к Мюллеру спиной, и не произнес ни слова, точно Мюллера вообще не было. В соответствии с требованиями правил он довел корабль до той области, где двигателями уже мог управлять компьютер земного порта, после чего покинул корабль. С окаменевшим лицом и плотно сжатыми губами, он слегка качнул головой в знак прощания и выскочил из корабля. Наверное, я сильно и мерзко пахну, подумал Мюллер, если он смог почувствовать этот запах даже сквозь скафандр.

Посадка прошла без проблем.

В межпланетном порту Мюллер довольно быстро прошел иммиграционный контроль. На то, чтобы Земля сочла возможным принять его, хватило полчаса. Исследованный теми же самыми приборами и компьютерными системами уже сотни раз до этого, он считал это время почти рекордным. Развеялось опасение, что мощнейший портовый диагност откроет у него какую-нибудь неизвестную болезнь, не обнаруженную ни его собственным оборудованием, ни врачом станции слежения. Диагност тщательно проверил его, прощупал звуком его почки, провел исследования взятых в разных местах образцов субстанций организма. И когда Мюллер в конце концов вышел из этой машины, не зазвенели сигналы тревоги, не засверкали предупредительные огни. Допущен . Он поговорил с роботом в таможенном отделении. Откуда прибыли, путешественник? Куда? Допущен . С его документами все было в порядке. Щель в стене выросла до размеров двери. Он уже мог выйти — и наконец, впервые с минуты приземления, встретиться с другими человеческими существами.

Бордман прилетел вместе с Мартой, чтобы встретить его. В толстом облачении, коричневом с металлическими блестками, он выглядел очень солидно. Пальцы украшало множество солидных перстней, а задумчивые густые брови напоминали темный тропический мех. У Марты волосы были коротко острижены, темно-зеленые веки посеребрены, а тонкую шею покрывало золото. Мюллеру, помнившему ее мокрой и обнаженной, когда она выходила из хрустального озера, не понравились эти перемены. Он сомневался, что она прихорошилась в его честь. Это ведь Бордман любил иметь великолепных, эффектно выглядевших женщин. Вероятно, эти двое спали вместе во время его отсутствия. Он удивится и даже будет потрясен, если выяснится, что они этого не делали.

Бордман взял Мюллера за запястье, но рукопожатие вышло слабым. Через секунду его рука совсем ослабла и соскользнула, прежде чем Мюллер успел ответить на его приветствие.

— Приятно снова видеть тебя, Дик, — произнес он без уверенности в голосе и отступил на пару шагов.

Его щеки провисли, словно бы от сильной гравитации. Марта проскользнула между ними и прижалась к Мюллеру. Он обнял ее и провел рукой от шеи до крепких ягодиц. Но не поцеловал. Ее глаза, когда он посмотрел в них, были полны блеска и ошеломили его. У нее раздувались ноздри. Он почувствовал, как напряглись мышцы под нежной кожей. Она попыталась вырваться из его объятий, шепнув:

— Дик, я молилась за тебя каждую ночь. Ты даже представить себе не можешь, как я тосковала.

Марту трясло все сильнее. Опустив руку на бедра, Мюллер страстно прижал ее к себе. Ноги ее ослабели, и он даже испугался, что она упадет, если он выпустит ее из объятий. Она отвернула голову. Он прижался щекой к ее нежному уху.

— Дик, — пробормотала она, — мне так странно… так приятно видеть тебя, что все перепуталось в голове… отпусти меня, Дик, мне что-то плохо…

— Да, да, конечно. — Он отпустил ее.

Бордман нервно стер пот с лица и проглотил какое-то успокаивающее лекарство. Мюллер никогда раньше не видел его в таком состоянии.

— Что, если я оставлю вас вдвоем, а? — предложил Бордман. — Эта погода что-то нехорошо на меня подействовала. Поговорим завтра. Номер для тебя забронирован.