Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

Что, если я погибну в ближайшие десять минут?

Вокруг по несколько раз в секунду происходили в разных местах яркие вспышки. Бордман, идущий на расстоянии пяти метров за Раулинсом, превратился в зловещий призрак, дергающийся словно в конвульсиях. Оглянувшись, Раулинс был вынужден прикрыть сверху глаза рукой, чтобы четко увидеть Бордмана. Это было похоже на то, как будто он с каждой долей секунды все больше терял сознание.

Он слышал голос компьютера: « Пройди десять шагов и остановись. Раз, два, три. Пройди десять шагов и остановись. Раз, два, три. Иди быстро до конца спуска».

Ему далеко не всегда удавалось припомнить, что именно случится в этом месте, если он не будет придерживаться указаний. Здесь, в зоне H, кошмары поджидали почти всюду, и у него в памяти их очередность путалась. Это то место, где камень весом в тонну падает на невнимательного путешественника? И где те стены, которые схлопываются? Где прекрасный, затейливый мост, ведущий в огненное озеро?

Исходя из средней продолжительности жизни, он мог рассчитывать спокойно прожить еще двести пять лет. Хотелось пожить как можно дольше. Я еще слишком мало пожил, чтобы просто так умереть, думал Нед Раулинс.

Двигаясь словно в танце по указаниям компьютера, он миновал и огненное озеро, и схлопывающиеся стены.

Длиннозубый зверь сидел на козырьке входной двери дома напротив. Бордман осторожно отцепил от своего ранца оружие и включил автоматический прицел, установив его на тридцать килограммов массы и дальность в пятьдесят метров.

— Он мой, — сказал он Раулинсу и выстрелил.

Луч энергии, рассеявшись, ударил в стену. На ярко-пурпурном фоне рассыпались струи зелени. Зверь прыгнул, вытянув в финальной агонии лапы, и упал. Откуда-то выскочили три маленьких падальщика и принялись рвать его на куски.

Бордман издал смешок. Чтобы стрелять из автонаводящегося оружия, не обязательно быть хорошим стрелком. Но он уже довольно давно не охотился. Когда ему было тридцать, он провел долгую неделю на охоте в Сахарском заповеднике, будучи самым молодым в группе из восьми крупных бизнесменов и правительственных советников. На ту охоту он поехал из политических интересов, и ему она не очень-то понравилась: душный воздух, слепящий солнечный свет, грязные мертвые звери, лежащие на песке, хвастливые речи этих охотников, бессмысленная бойня. Когда тебе тридцать, развлечения людей среднего возраста не вполне понятны. Но тогда он выдержал до конца, надеясь, что это оправдает себя в дальнейшем и сослужит неплохую службу. И это действительно дало свои плоды. Но больше он никогда не охотился. Однако теперь, здесь, все было совсем не так, даже несмотря на карабин с автоматической наводкой. Это уже не спорт.

На золотистом экране, стоявшем на опорах почти вплотную к стене, рядом с внутренним краем зоны H, менялись изображения. Раулинс увидел, как лицо его отца, поначалу четкое, понемногу сливается с фоном — рисунком из полос и крестов, — а затем вспыхнуло. Проекция, которую каким-то образом формировало сознание смотрящего. Роботы, проходя здесь, видели пустой экран. Раулинс увидел шестнадцатилетнюю Мэрибет Чемберс, ученицу второго курса лицея Богоматери Милосердия в Роксфорде, штат Иллинойс. Мэрибет с робкой улыбкой принялась раздеваться. Волосы у нее были мягкими, шелковистыми, как облачко, сквозь которое светит солнце, а губы пухлыми и влажными. Она расстегнула лифчик и показала два больших шара с кончиками, горящими, как огоньки. Эти груди были посажены так высоко, как будто не подчинялись силе притяжения, и были разделены впадиной шириной в одну шестнадцатую дюйма и протяженностью в шесть дюймов. Мэрибет покраснела и обнажила нижнюю часть своего тела. В ямочках над пухлыми розовыми ягодицами блестели аметисты. Бедра украшала золотая цепочка с распятием из слоновой кости. Раулинс, пытаясь не смотреть на экран, прислушивался к голосу компьютера, управлявшего каждым его шагом.

— Я есть воскресенье и жизнь, — сказала Мэрибет хрипло и страстно.

Она манила его тремя пальцами. Подмигивала с грязными намеками. Говорила нараспев сладкие пошлости.

— Иди же сюда, большой мальчик! Мы классно проведем время…

Она хохотала. Вся извивалась. Трясла плечами, и тогда груди звенели, как колокола.

Кожа ее приобретала темно-зеленый цвет. Глаза переместились по лицу. Нижняя губа вытянулась, как лопата. Бедра начали таять. На экране вдруг заплясали язычки пламени. Раулинс услышал глубокие, мощные аккорды невидимых органов. Послушный шепоту мозга, управлявшего им, он успешно миновал эту ловушку.

Экран показывал какие-то абстрактные узоры: геометрия силы, марширующие жесткие линии и застывшие фигуры. Бордман на мгновение остановился, чтобы полюбоваться этим. Затем двинулся дальше.

У внутренней границы зоны H — лес вертящихся ножей.

Жара странно усиливалась. Пришлось идти по раскаленной мостовой на цыпочках. Это вызывало беспокойство, так как еще никто из проходивших по этому маршруту не пытался так делать. Может, на маршруте произошли перемены? Мог ли город ввести новые дьявольские штучки? Насколько станет жарко? И где область жары закончится? Будет ли там далее холод? Выживут ли они, дойдут ли до зоны Е? Это делает Ричард Мюллер, чтобы не допустить их в сердце лабиринта?

«Может быть, он узнал Бордмана и хочет его убить? Не исключено. У Мюллера есть все причины ненавидеть его. Может, мне нужно идти быстрее и увеличить расстояние между мною и Бордманом. Похоже, стало еще жарче. С другой стороны, Бордман в этом случае обвинит меня в трусости. И в нелояльности.

Мэрибет Чемберс никогда бы не повела себя ни трусливо, ни нелояльно.

Интересно, монахини и в наше время бреют себе головы?»

В глубине зоны G Бордман оказался перед дезориентирующим полем, вероятно, самым мощным из всех. Он не боялся опасностей лабиринта. Только Маршалл не смог пройти зону действия поля. Но он боялся оказаться там, где свидетельство чувств не соответствует правде, ибо доверял лишь своим органам чувств. Он уже в третий раз поменял себе сетчатку. Нельзя делать значимые оценки окружающей вселенной, если не уверен, что все видишь таким, какое оно есть на самом деле.

Он вступил в искажающее поле.

Параллельные линии здесь пересекались. Треугольники, украшавшие влажные подрагивающие стены, состояли исключительно из тупых углов. Река текла вверх по долине. Звезды стали совсем близкими, а спутники крутились вокруг друг друга.

Закрыть глаза, не позволять сбивать себя с толку.

Шаг левой. Шаг правой. Левой. Правой. Взять чуть левее — подвинуть ногу. Еще немного. Еще. И еще чуточку. Обратно вправо. Теперь продолжаем идти.