Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

Запретный плод искушал его. Всю жизнь он старался изо всех сил увидеть как можно больше. Тяга увидеть искажения была неодолимой. Он остановился на широко расставленных ногах. «Единственная надежда выйти отсюда живым, — сказал он себе, — это держать глаза закрытыми. Если открыть глаза, то будешь введен в заблуждение и отправишься к смерти. Я не имею права умереть так глупо, когда столько людей затратили столько сил, чтобы показать мне, как здесь выжить».

Бордман стоял неподвижно. Тихий голос компьютера, звучащий немного напыщенно, пытался торопить его.

— Подожди, — сказал он тихо. — Я просто соблюдаю осторожность, стоя на месте. Самое главное — не двигаться. Нельзя же попасть в неприятности, если не двигаться.

Компьютер напомнил ему про языки пламени, увидев которые погиб Маршалл.

Бордман открыл глаза.

Проявляя осторожность, он не двигался. Вокруг были сплошные нарушения законов геометрии. Внутренняя часть бутылки Клейна. Его наполнило отвращение, грозя выплеснуться через край.

«Тебе восемьдесят лет, и ты знаешь, как должен выглядеть мир. Закрой-ка глаза, Чарльз Бордман, закрой глаза и иди дальше. Ты совершаешь неоправданный риск».

Сначала он поискал взглядом Неда Раулинса. Парень опередил его на двадцать метров и как раз в эту минуту выходил из-под полы. «Глаза у него закрыты? Ну, конечно, Нед послушен. Или испуган. Он хочет выбраться отсюда живым и предпочитает не видеть мира, искаженного дезориентирующим полем. Хотел бы я иметь такого сына. Но только будь я его отцом, он давно бы стал совсем другим под моим влиянием».

Уже подняв правую ногу, Бордман тут же опомнился и снова поставил ее на место. Прямо перед ним в воздухе булькал кипящий золотистый свет, принявший сначала форму лебедя, а теперь форму дерева. Левое плечо Неда Раулинса казалось поднятым слишком высоко. Спина его была горбатой. Одна нога двигалась вперед, другая назад. Сквозь золотистый туман Бордман увидел останки Маршалла, пригвожденного к стене. Его глаза были широко раскрыты. Неужели на Лемносе нет никаких разлагающих бактерий? Глядя в огромные зрачки трупа, он увидел собственное искаженное отражение: громадный нос, лицо без рта. Он закрыл глаза.

Компьютер, словно испытав облегчение, повел его дальше.

Море крови. Фонтаны лимфы.

Умереть, так и не познав любви…

Вот проход в зону F. Я перехожу из одного царства смерти в другое. Где мой паспорт? Нужна ли мне виза? Мне нечего декларировать. Нечего. Нечего. Нечего.

Холодный ветер, веющий из завтрашнего дня.

Предполагалось, что парни, разбившие лагерь в зоне F, выйдут нам навстречу, проведут нас. Мы сможем сделать это и без них. Лишь бы только пройти это последнее поле, и все будет в порядке.

Я часто мечтал, как пойду по этому маршруту. Но теперь я его ненавижу, хотя он прекрасен. И наиболее прекрасным он покажется, наверное, тогда, когда меня подкараулит на нем смерть.

Кожа на бедрах Мэрибет образует складки. Прежде чем ей исполнится тридцать, она располнеет.

Все, чем я был занят до сих пор, это своей карьерой. А мог бы давно остановиться. Я никогда не читал Руссо. У меня не было времени почитать поэзию Донне. Я ничего не знаю о Канте. Если выйду из этой переделки живым, прочту их сразу же. Клятвенно обещаю самому себе, что я, Нед Раулинс, будучи в здравом уме и твердой памяти, возрастом восьмидесяти лет, буду я, Ричард Мюллер, буду я буду читать я, Чарльз Бордман.

Пройдя через проход в зону F, Раулинс остановился и спросил компьютер, можно ли здесь безопасно присесть на корточки и отдохнуть. Мозг корабля ответил, что можно. Раулинс медленно присел, покачался какую-то минуту на пятках, после чего коснулся коленками холодных плит мостовой. Оглянулся. Колоссальные каменные блоки, уложенные без цемента и раствора, отлично подогнанные, поднимались на высоту пятидесяти метров с обеих сторон узкой щели, в которой показалась массивная фигура Чарльза Бордмана. Тот взмок и разнервничался. Раулинс счел это удивительным зрелищем. Он никогда не видел этого волевого пожилого человека в состоянии полной неуверенности в себе. Но ведь он никогда прежде и не шел с ним по лабиринту.

Сам Раулинс тоже не был спокоен. Яды метаболизма кипели в его организме. Он весь изошел пóтом так, что его костюм работал на пределе, избавляясь от него, устраняя влагу и вынесенные из организма химические соединения. Радоваться было преждевременно. Бревстнер погиб как раз здесь, в зоне F, решив, что миновал все опасности зоны G и теперь его заботы закончились. Увы, это не так.

— Отдыхаешь? — спросил Бордман. Его голос вышел тонким и неуверенным.

— Почему бы и нет? Я здорово утомился, Чарльз. — Раулинс неуверенно улыбнулся. — Вы тоже. Компьютер говорит, что здесь нам ничего не угрожает. Присаживайтесь, я подвинусь.

Бордман подошел и сел. Опускаясь на колени, он покачнулся так, что Раулинс был вынужден его поддержать.

— Мюллер прошел по этому маршруту один, — сказал Раулинс, — и без всякой подготовки.

— Мюллер всегда был необыкновенным человеком.

— Как, по-вашему, ему это удалось?

— Спроси у него.

— И спрошу, — согласился Раулинс. — Может быть, завтра в это же время я буду говорить с ним.

— Возможно. Но сейчас нам надо идти.

— Как скажете.

— Скоро к нам выйдут ребята. Наверно, они уже знают, где мы. Должны были уже засечь нас детектором массы. Вставай, Нед, вставай.

Они поднялись. И снова Раулинс пошел впереди.

Зона F была более просторной, но более мрачной. Преобладающий архитектурный стиль нес в себе какую-то искусственность, внушал беспокойство. И все это вместе в сумме вызвало чувство тревоги. Хотя Раулинс знал, что ловушек здесь не так уж много, ему все время казалось, что мостовая вот-вот разверзнется у него под ногами. Стало прохладнее, воздух щипал ноздри, как и на открытой равнине снаружи. На каждом перекрестке вздымались огромные бетонные кадки, в которых росли скрюченные, усеянные шипами растения.

— Какой участок показался вам наихудшим? — спросил Раулинс.

— Дезориентирующее поле.

— Оно не очень опасно, разве что чувствуешь себя странно, прогуливаясь по таким опасным штукам с закрытыми глазами. Знаете, ведь если бы в то время на нас бросился один из этих маленьких тигров, мы бы его не заметили, пока не почувствовали вгрызающиеся зубы.

— Я посматривал, — сказал Бордман.

— В зоне дезориентации?

— Лишь мгновение. Не выдержал искушения, Нед. Не буду пытаться рассказать, что я видел, но это было одно из самых причудливых переживаний в моей жизни.

Раулинс улыбнулся. Он хотел поздравить Бордмана с тем, что тот сделал нечто нелогичное, безрассудное, но не решился.