Здравко Сребров - Роман одного открытия

Есть еще неисследованная и обыкновенными средствами ума необъяснимая зависимость между сильными желаниями людей и обстоятельствами, которые должны благоприятствовать или препятствовать человеку, В квартире Белинова должен был переночевать весьма видный профессор из Софии — Рогозаров, который открывал новые перспективы в биологической науке, обладал спокойным красноречием и завоевал симпатии болгарского просвещенного общества, в особенности молодежи. Его опыты в области стимуляций хлебных культур, заинтересовавшие и заграницу, привлекли особенное внимание молодого Белинова. Серьезный ум, солидные знания и живой интерес Белинова к новым проблемам в биохимии, сблизили его с профессором.

Несколько вечерних разговоров, посвященных специальности Белинова сдружили обоих ученых. Позже их отношения углубились благодаря постоянной переписке, в которой Белинов, проявлявший уже склонность к сосредоточенной замкнутой жизни, поделился некоторыми научными опытами и надеждами. По совету профессора, Белинов представил некоторые свои научные статьи, напечатанные за границей, полученное им там же ученое звание и был принят в университет в качестве ассистента, по конкурсу, в котором у него не оказалось серьезных соперников. Под дружеским руководством профессора Рогозарова, Белинов отдался черной лабораторной работе.

Через год, по настоянию профессора, Белинов поехал специализироваться в Вену и там занялся изучением физиологии, особенно новыми опытами в области таинственной деятельности желез внутренней секреции. В это время в Вене работал и Фрейд во главе целой школы психоаналитиков. Белинов принял участие в лабораторной работе Психоаналитического Института Фрейда. Но вскоре вернулся к физиологии. В психоаналитическом методе многое ему показалось построенным на весьма смелых и оригинальных обобщениях, неприемлемых, однако, с точки зрения научного опыта.

Наряду со своей работой в области физиологии и физиологической химии, Белинов сосредоточился на проблемах творчества, главным образом на каникулах, проведенных в Германии. Он старательно посещал музеи изящных искусств и графики в Берлине, Мюнхене, Дрездене (В Лувре он неоднократно бывал во время своего студенчества в Париже).

В Германии еще шла война новых направлений в искусстве. Но экспрессионизм уже догорал. Пауль Клее, после Кандинского, оставил лучшие работы — но Белинов инстинктом здоровой расы почувствовал у всех утомление заката. Он вернулся к старым мастерам живописи и графики.

Искусство Дюрера привело его к эпохе Возрождения. Огромная изобразительная сила старых мастеров, которые запечатлели в границах нормального видения неповторимые образы, раскрыла перед ним энергию полнокровной творческой жизни, полной животворных соков.

Взгляды Шпенглера, ставшие популярными особенно у нас в Болгарии, пробудили у Белинова жажду работать для новой славянской культуры. После года напряженной работы его путь был уже начертан. Ему нужен был, по крайней мере, еще один год для того, чтобы сосредоточить всю энергию на научном изобретении, которое занимало нескольких молодых людей в Европе, усердно переписывавшихся с ним.

Огромное значение в выборе направления научных исканий сыграл съезд биологов в Риме, на котором он присутствовал в качестве гостя. Там он познакомился со взглядами великого русского физиолога И. П. Павлова. На съезде Павлов решительно поставил вопрос о значении и внутренних факторов (внутренней среды) в высшей нервной деятельности.

«На большие гемисферы непрерывно падают бесчисленные раздражения как из внешнего мира, так и исходящие из внутренней среды самого организма… А от любого отдельного состояния клеток мозговой коры (этих состояний, следовательно, также бесчисленное множество) может образоваться условный возбудитель… Перед нами, таким образом, стоит… грандиозная динамическая система!»

Эта выдающаяся мысль Павлова стала для Белинова путеводной звездой к новым исследованиям в физиологии так называемой внутренней среды и взаимодействия ее с высшей нервной системой.

Один большой фонд отпустил стипендию по физиологической химии в Болгарии. При энергичной поддержке профессора Рогозарова для Белинова получить ее было вопросом чистой формальности. Это дало ему возможность еще год продолжать свою работу и, всецело занявшись идеей о стимуляции высшей нервной деятельности, он исчез с горизонта Болгарии.

Одно совпадение значительно содействовало окончательному определению сферы его научных интересов. Его молодая хозяйка в Вене, потомок по матери видного чешского рода Шафариков предоставила в его распоряжение семейное сокровище — страницы из неизданного дневника умершего в начале века Войтеха Шафарика, бывшего в свое время профессором химии в Венской Торговой Академии. В молодые годы он слыл «ученым всеведущим, склонным к чудачествам». Соприкосновение Белинова с необыкновенными идеями и опытами в области органической химии Войтеха Шафарика, записанные в дневнике, и мысль, что на духовную жизнь славян можно решительно воздействовать стимуляцией биохимического характера — решили научную судьбу молодого ученого.

Позже на его открытие повлияли и некоторые изобретения в области современной медицины, проистекающие из опытов Воронова и Штейнаха, создавших эру в биотерапии, которая с успехом пробивала себе дорогу среди проблем современной физиологии и физиологической химии.

Сосредоточенный, сдержанный и строгий к себе и в мыслях, и в работе, Белинов решительно отмежевался от дешевых блефов Штейнаха и Воронова. Примером для него служил болгарский ученый профессор Рогозаров. Так Белинов, связывая здоровые направления в новой физиологии и биохимии с мечтами видных славистов о новой славянской культуре, добыл экстракт из желез, биологический сок, который, к великой радости исследователя, оказался целиком специализированным и его действие экспериментально установлено.

Белинов приготовил доклад фонду, не подвергая подробному анализу свои опыты в области физиологических стимулянтов, высказав несколько научно хорошо обоснованных гипотез о приложении новых средств не только в лечебной науке, но и в области нормальной жизненной практики. Он сохранил, однако, свою тайну, плод сосредоточенной и углубленной работы. Эту тайну он хотел предложить своей родине, не растраченная жизненность, думалось ему, может быть стимулирована для ценной культурной работы непогрешимым и вполне эффективным способом.

Для его народа отошли в прошлое годы слепоты в рабстве. Культура ушла далеко вперед. Для некоторых классов общества она была уже на ущербе, угрожая развратить и более молодые и сохранившиеся народы. Новая стимуляция могла дать верхам опорные точки, путеводную звезду, на которых биологически нерастраченный болгарский народ создаст свою новую оригинальную культуру.