Здравко Сребров - Роман одного открытия

— Кстати, — внезапно обернулся он и вытащил бумажник. — Я всегда был немного рассеян. Даже при самых грандиозных сделках. Я могу вам выдать авансом скромную сумму… На ваши опыты… Конечно, мы можем подождать… Важно принципиальное согласие. А может быть вы предпочтете чек? — он торопливо начал рыться во внутреннем кармане. — Я мог бы, — он быстро спрятал бумажник, заметив нахмуренные брови молодого ученого, — перевести на ваш текущий счет аванс… Вы укажите только номер вашего…

— Нет, нет! — подняв руку, прервал его Белинов, густо покраснев. — Пока все это преждевременно. И потом у нас нет еще никакого договора.

— О, — добродушно улыбнулся дядя из Америки. — Договор ведь только формальность. Между нами говоря. Но как хотите, — добавил он, застегнулся и пошел к выходу.

На площадке лестницы он обернулся, любезно поклонился и прикоснулся пальцем ко лбу:

— Вы все же запомните номер телефона 9-99-81. У каждого человека два ума, — вы это знаете лучше нас… людей грубой прозы.

— Я всегда утверждал, — бормотал он, спускаясь по лестнице, — я всегда утверждал, что все эти молодые ученые — изобретатели, физики, химики, фантасты и пр., что-то вроде поэтов — чисто и просто: ненормальные, страдают плебейской гордостью. Будто они не едят хлеба и не ходят по земле. Стоит им предложить денег — краснеют как пионы. У простой служанки больше здравого смысла… Да и меня какой черт толкал заговорить о Рембрандте. Карамба!

Черноглазый мальчик с темными курчавыми волосами и здоровым цветом лица старался сорвать цветочек на осыпающемся берегу большой реки. Тут, по этим берегам никогда не росли цветы и может быть редкое явление толкнуло ребенка протянуть руку.

Внизу спокойно текла прозрачная зеленая вода. Береговой ветер шумел в красных ракитах.

Ребенок протягивал руку и улыбался. Еще немного и он дотянется пальцами до маленького, неказистого цветка. Несколько комков земли осыпались и упали в воду. По спокойно водной шири как бы пробежала светлая улыбка. Ребенок тянулся всем телом к цветку. Еще миг и цветок будет в его руках. Глаза у него горели, он перестал дышать.

Вдруг случилось то, чего можно было ожидать. Сильно наклонившийся мальчик потерял равновесие, с криком, стремглав полетел вниз и бултыхнулся в реку. На секунду вода вскипела, серебряные брызги оросили берег. Крупная рябь пробежала по поверхности. Вода лизнула гальку и успокоилась Несколько белых пузырьков лопнули на водной глади. Через минуту все было как раньше. Высоко на берегу желтый цветочек продолжал покачиваться. От ребенка и следа не осталось…

Это случилось тридцать лет назад в небольшом, оживленном придунайском городке. Мальчик, который напрасно пытался сорвать редкий по здешним берегам цветочек, был Асен Белинов. Его спасли пастухи, которые пасли невдалеке свои стада. Последовало воспаление легких, которое здоровый детский организм перенес без видимых последствий.

Это переживание детства оставило след в душе молодого Белинова. Организм быстро справился и восстановил силы. Живительный придунайский воздух и погожие летние дни, проведенные всей семьей в горах, укрепили силы ребенка. Но как всегда в подобных случаях, преувеличенные заботы родителей, постоянный надзор напуганной матери над каждым шагом ребенка, создавали тепличную атмосферу домашнего воспитания, в которой обострилась чувствительность, а воля потеряла свою естественную живость. Мальчик стал капризным. Первые годы, после пережитого происшествия, у него создалась наклонность молчаливо уходить в себя и временами терять детскую жизнерадостность.

Отец, бывший врачом в небольшом придунайском городке, озабоченно следил за здоровьем сына. Его наука не давала никаких объективных тревожащих симптомов. Некоторые странности у мальчика он объяснял себе пережитым страхом. С течением времени родители привыкли к ним и приспособились к характеру мальчика по целиком неизвестному закону человеческих отношений. Более молодая жизнь, как бы она не была хрупка, на первый взгляд, обладает силой приспособлять к себе среду. Родители приспособляли свою жизнь к интересам сына — мысль, что могут его потерять, сделала их в этом отношении исключительно уступчивыми.

Годы войны мальчик провел без отца. В конце Мировой войны, будучи военным врачом, отец Белинова стал жертвой инфекции при операции, которую он производил на фронте. Война нанесла такие опустошения семье, которые остаются навсегда непоправимыми. Стержень был сломан, оставались развалины, на которых до нынешнего дня не создано ничего прочного.

Семья Белинова была не без средств, а получала еще и пенсию доктора, а когда после войны молодой Белинов пожелал поехать учиться в Германию, у его матери не было ни аргументов, ни сил ему отказать. Судьба матерей всегда одна и та же: отрывать от сердца самое дорогое, тосковать по детям. Белинов уехал за границу. Однако, вскоре написал из Парижа. Германия в те годы что-то ему не понравилась. С тех пор у него начала проявляться такая непрактичность, которую деловые люди считают чуть ли не дефектом ума. Во время самой большой инфляции в Германии, когда на несколько золотых болгарских левов наши студенты там жили себе баронами, Белинов предпочел бедное существование в Париже, в котором, может быть, думал найти менее нарушенную войнами жизнь, удобную для научной работы. Он поступил на медицинский факультет, но на второй год перешел на химический.

Незаметно промелькнули годы упорного труда. Его серьезная работа заинтересовала профессоров и, несмотря на допустимую после войны непопулярность болгар во Франции из-за нашего союза с немцами, он получил стипендию на год для работы в Пастеровском Институте в области физиологической химии.

В Болгарию он вернулся вполне возмужавшим, но без ясных планов дальнейшей деятельности. Смерть отца оборвала нити, связывавшие молодого человека с общественной средой. Грипп с осложнениями в легких неожиданно унес самого близкого ему человека. Его мать скончалась не дождавшись радости увидеть его устроенным и успокоенным. Когда близкий друг отца, имевший связи в Министерстве Просвещения, предложил Белинову устроить его учителем в недалеком окружном центре, он принял предложение без колебаний, как единственный выход.

Учительская профессия не увлекла его. Он привык к лабораторной работе, а проблемы, занимавшие его мозг, еще не попали в учебники химии, по которым, согласно программе, он должен был преподавать. Но как это обыкновенно бывает, когда человек должен оставить след в жизни людей, благоприятный случай выдался раньше, чем Белинов мог надеяться.