Здравко Сребров - Роман одного открытия

Посетитель жестом не допустил доцента возразить:

— Вы не подумайте, господин Белинов, что я, критикуя практическую ценность вашего изобретения, постараюсь заключить сделку более выгодной для нас. Я люблю играть в открытую. Ваш утопин меня интересует. Я бы желал откупить право на производство и его распространение. Еще одно слово…

Посетитель жестом снова не дал Белинову заговорить.

— Еще одно слово (вам время дорого — знаю, ценю серьезные занятия наших молодых ученых). Но позвольте только одну минуту. Вы сохраняете за собой научную свободу и авторское право. В данном случае меня интересует чисто промышленная сторона вопроса. Я считаю, что союз между ученым и промышленником лучше всего служит цивилизации. Но оставим и это в стороне. Производство утопина (не говоря уже об организации продажи), которое, я надеюсь, будет дорого стоить, является вопросом особенной производственной системы (в которой лабораторная работа — ячейка!) и значительных денежных средств. Эти вещи вам обеспечить можем только мы.

Посетитель немного шепелявил, брызжа на собеседника слюной. К счастью, описываемая ею парабола заканчивалась не дальше колена собеседника.

Белинов старался определить национальность визитера — армянин, грек, еврей, поляк или немец, а может быть и болгарин. В нем было что-то безличное или скорее стандартное — какая-то интернациональная смесь спекулянта европейского происхождения. И в выражении его лица, и в его манере держаться отсутствовала резкая национальная черта. Это был агент европейской фабрики, может быть акционер.

«Бельгиец по матери еврейке, а прабабушка у него гречанка из Салоник, — усмехнулся про себя Белинов. — Вот эта-то смесь и создает тип интернациональных дельцов, которые всегда могут предъявить удостоверение о национальной принадлежности в зависимости от страны, в которой заключает сделку. Интересно, как выглядит его семья?» — вдруг подумал Белинов.

Он представил себе дородную матрону с жирными складками на беленой шее (когда-то лебединой), на которой сверкает драгоценное ожерелье (может быть к фальшивое!), пухлые руки с пальцами, подобными маленьким поросятам, покрытыми кольцами. Короткие тумбы-ноги, огромные бока, короткое платье и невидимые чулки, через которые проглядывают синие узлы расширенных вен.

Может быть имеются и дочки с солидным приданным, говорящие на многих языках, читающие в кровати романы Мориса Декобра, Питигрилли и Вики Баум, посещают американские кондитерские, на премьерах Национального театра всегда в одной и той же ложе бенуара, каникулы проводят в Понтини, а их «принц» непременно дипломат. К отцу нежно обращаются «папочка» — это слащавое обращение имеет целью толстый бумажник отца.

Белинов молча выслушал посетителя, стряхивая сигарный пепел на ковер (посетитель машинально подвинул ему пепельницу); он вздрогнул и провел рукой по лбу.

«Чудак, — подумал он. — Целая философия для достижения одной цели. Какие аргументы он бы представил, — внутренне усмехнулся Белинов, — простому крестьянину, молочнику, чтобы получить простоквашу — фермент против старости? Такие люди заставляют тебя чувствовать себя словно тяжелой водной струей, наших небольших водопадов, например; лишают тебя возможности соображать, или лучше защитить твою точку зрения. «Нужно просто перестать подставлять голову под водную струю, чтобы начать думать».

Белинов пристально посмотрел на посетителя, стряхнул (на этот раз в пепельницу) пепел с догорающей сигары и спокойно сказал:

— Ваше предложение интересно. Но пока я не хочу, не могу смотреть на это дело, как на предмет торговых переговоров. Есть еще много вещей научного и… морального характера. В данный момент они вас не интересуют. — Тут Белинов немного повысил тон. — Для меня же они имеют капитальное значение. Пока что, я все еще нахожусь в области научных опытов. А что касается названия препарата, то я бы хотел дать кое что творческому человеку, стимуляцию, вытекающую из научной истины — это было бы скорее из утопии, но что бы делал человек, если бы не стремился к приманкам высшего порядка. Также как стимуляция пшеничного зерна может дать более крупный колос, богатый зерном, высокого хлебного качества, я хотел бы, чтобы мой стимулянт высшей нервной системы стал причиной появления на свет новых полнокровных дарований, которые откроют человечеству новые миры и направят его стремления к высшему уровню духовного развития.

— Да, да. Это интересно, — задумчиво промолвил посетитель. — Особенно меня интересует. — И он грузно поднялся с кресла, попытавшись прикрыть рукой напавшую на него зевоту. — Я понимаю ваш пафос…

— Эта картина Рембрандта? — неожиданно указал он сигарой на противоположную стену. — Как вы думаете, — вдруг понизил посетитель голос, — ваш утопин может сделать из меня, скажем, например, художника?

— Ах, и вы?.. — воскликнул крайне удивленный Белинов. — Я думал…

— О, нет, нет. Это я пошутил. Впрочем должен вам признаться… Я люблю картины. У меня хорошая коллекция. Оригиналы и копии. Интересует вас? Я иногда думаю… Откровенно говоря, это мне сейчас пришло в голову. Все эти коллекционеры, дилетантизм и прочее, за исключением профессионалов, которые интересуются сделкой, не являются ли выражением скрытого стремления к творческой работе? Нам хотелось бы рисовать — не можем и становимся любителями. Все лучше, чем критиками. С какой радостью эти люди сбросили с себя важную тогу критика, если бы могли рисовать или писать романы. Даже пикантные, именно пикантные. Так вот я и подумал: а не может ли утопин нас избавить от дилетантов, коллекционеров, или даже от критиков, которые, по моему мнению, являются профессиональными дилетантами? Иногда весьма полезными, разумеется — в рекламе.

— Ого-ого, у вас богатый склад идей, — саркастически усмехнулся Белинов, которому уже хотелось отделаться от посетителя, — однако, мне кажется, неудобных для инвестиции. — Вдруг легкий румянец покрыл его щеки: — Творящий человек никогда не боялся критики, особенно критики общественного деятеля, мыслителя… Такой человек искал ее, и тем настойчивее, чем пламеннее он служил истине, — довольно резко добавил Белинов.

— Заслуживаю, заслуживаю. Разболтался, — добродушно улыбнулся посетитель. — Но вернемся к нашему вопросу. Я уважаю ваши моральные соображения, господин Белинов, — дядя из Америки сделал едва заметное ударение. — И все же вы не можете обойтись без меня. Мы труд, черный труд. Вы гений. Возьмите на заметку: 3-й квартал. Улица 14. Блок 33. Квартира на четвертом этаже № 76. Вся в моем распоряжении. Часы занятий 9—1, 4—6. Телефон 9-99-81. Вас ждет самый выгодный договор, — с этими словами посетитель поклонился и направился к двери.